Социалка

В январе 11-летняя ученица сельской школы родила. Как получилось, что никто не заметил происходивших с ней изменений? Почему после того, как беременность стала явной, девочка еще целый месяц жила под одной крышей с тем, кого обвиняют в изнасиловании? Расследование провели сотрудники проекта «Oameni si kilometri».  

После бала

30 ноября прошлого года на балу в честь посвящения в гимназисты присутствовали пятиклассники. На девочках были желтые юбочки и белые футболки. Живот 11-летней ученицы, которую мы условно назовем Юлией, заметно выпирал.

Мать девочки была за границей, заботу о дочке она поручила своему 46-летнему сожителю. Юлия намного крупнее своих одноклассниц, но изменения ее фигуры выглядели подозрительно, как и то, что она стала носить широкую одежду. Родители зашептались. Классный руководитель поинтересовалась у Юлии ее здоровьем. Девочка сослалась на гормональное расстройство. Ответ удовлетворил всех, кроме матери одного из учеников. Она позвонила школьной медсестре и намекнула, что, возможно, Юлия беременна.

11 декабря, через 11 дней после бала, медсестра решила девочку осмотреть, решив инициировать плановый осмотр класса. Юлию вызвали в медкабинет последней. Взвешивание показало, что после последнего медосмотра она поправилась на семь кило. Девочка вновь что-то сказала про гормоны и нерегулярные месячные. Но живот ее выдал. Медсестра не верила своим глазам, но шума поднимать не стала: нужны были доказательства, ведь ответа на прямой вопрос ожидать не приходилось.

Медик отправила Юлию в туалет собрать мочу на анализы. Девочка уперлась, заявив, что в туалет ей не хочется. Ее попросили принести мочу утром в медцентр.

В тот же день 11 декабря в примэрии собралась комиссия по делам несовершеннолетних, и медсестра изложила свои сомнения. По закону нужно было действовать оперативно. Но решили подождать результатов анализов.  

«Когда речь идет о беременности в 11 лет, мы имеем дело с изнасилованием, как можно оставлять ребенка с возможным насильником?», - возмущалась председатель CCF Moldova Лилиана Ротару. - Какие еще доказательства были нужны, если внешний осмотр показал, что девочка беременна?».

Тест на беременность в 11 лет

По закону если угроза ребенку исходит от родителей или опекунов - опека обязан немедленно изъять его из семьи на 72 часа с продлением срока до 45 дней. Ребенка помещают в семью родственников или в службы размещения, уведомив об этом прокуратуру в течение 24 часов. Расследование проекта «Oameni si kilometri» показало, что тут опека дала осечку.

12 декабря девочка принесла в сельский медцентр контейнер с мочой. Тест на беременность оказался отрицательным. «Я еще в понедельник поняла, что она принесет чужую мочу», - заявила медсестра и отправила девочку к семейному врачу. Тот после пальпации констатировал беременность и дал направление в районную поликлинику на УЗИ. Юлия поехала туда в сопровождении сожителя матери на следующий день. Еще сутки были потеряны.

«Мы хотели убедиться, что она на самом деле беременна, - оправдывалась медсестра. - Пальпация не является законным доказательством». Но почему же девочку не направили на УЗИ в день осмотра медсестрой или сразу после осмотра семейного врача? Да просто потому, что для жителей этого села отведен только один день в неделю на прохождение  УЗИ бесплатно, и это среда.

Все были потрясены. Но почему?

13 декабря ультразвуковое обследование показало:  34-я неделя беременности, плод здоровый. Директор школы был потрясен. Он вспомнил, что девочка посещала уроки физкультуры, но спортивную форму не носила, якобы забывала дома. 

Только 13 декабря Юлия и два ее брата оказались в центре временного размещения. Тем временем связались с матерью и потребовали срочно вернуться во избежание лишения родительских прав. В тот же день начали уголовное преследование по факту изнасилования лица, не достигшего 14 лет. За это - срок в 10-20 лет или пожизненное заключение.

Он говорил на очень литературном языке…

Сожитель матери активно сотрудничал со следствием. На чистом литературном румынском языке спокойно утверждал, что не знал о беременности Юлии. Всех гипнотизировал тот факт, что он из Румынии, «культурно» говорит, хозяйственный, уважительный, «заботился» о детях.  

Не верил и примар, пока не пришли результаты ДНК-теста: «Он говорил на очень литературном языке, был очень трудолюбив, держал много скота, свиней, сто уток, коров, у него был трактор… Торговал молоком, творогом. Держался обходительно…».

Мать Юлии, уехав за границу, опекунство не оформила, как положено по закону. У постороннего мужчины не было права на опеку, сопровождение на УЗИ. Мать закона не знала. Примар, видимо, тоже был не в курсе того, что отвечает за временную опеку ребенка в случае, если он разлучен с родителями более чем на два месяца.  

… И носил в кармане икону, на которой кляся, что невиновен

Сожитель матери постоянно контролировал девочку. Если задерживалась в школе - звонил классному руководителю. Ворота в доме всегда были заперты. Если звонила мать – «отчим» слушал, что говорят ей дети. Мать вспомнила о своих подозрениях: «Я не раз хотела приехать, он отговаривал, мол, нам еще кредит выплачивать, а дома все хорошо. Я ему доверяла. У меня сын от него. Носил икону в кармане, божился, что не он это сделал».

Жертву вернули к насильнику

26 декабря, проведя в центре временного размещения 13 дней, Юлия вернулась домой - к матери, братьям и… к сожителю матери. Зимние праздники они провели вместе. «Глава семьи» надоумил Юлию говорить, что виновник ее беременности - парень из соседнего села.

По закону не мать решает, возвращается ребенок в семью или остается в центре, - поясняет детский адвокат Василе Корой: «Она пишет заявление с просьбой забрать ребенка, а орган опеки вместе с многопрофильной командой советуются, в том числе с правовыми органами». Соцработники спрашивали следствие, можно ли оставлять девочку с подозреваемым. Ответ был: наша задача собирать доказательства, прочее решает опека.

Так Юлия с помощью кесарева сечения родила здорового  малыша и вернулась с ним к сожителю – своему и матери.

Продал трактор, чтобы дать взятку

Лилиана Ротару считает, что «отчим» изначально должен был стать подозреваемым номер один. В более 80 процентах случаев насильники - родственники, соседи, друзья семьи, тренеры, преподаватели.

Но следователь утверждает, что с первого дня подозревал именно сожителя матери, изъял у него телефон и документы. Пока Юлия рожала, обходительный румын продал трактор и дал матери тысячу евро, чтобы она эти документы выкупила. «Хотел выехать за границу, - говорит женщина. - Я ему отказала».

«Мама, ты его знаешь…»

После родов мать сказала дочери: «Юля, о тебе уже говорят в новостях. Скажи честно - кто он». Девочка ответила: «Мама, ты его знаешь!».

31 января мать обратилась в полицию, и в тот же день ее сожителя задержали. Прокурор Александр Гузик говорит, что только тогда появились основания. Хотя, если бы материал для анализа ДНК взяли сразу, они бы появились раньше.

Обвиненный в изнасиловании 46-летний румын виновным себя не признал. Ангажированные им адвокаты делают свое дело.

Министр винит «коллег на первой линии»

«Когда ребенок рожает ребенка, это наш общий промах, наша ошибка, - утверждает министр труда и соцзащиты Алексей Бузу. - Мы принимаем законы, но наши коллеги на первой линии проявляют малодушие. Социальная система не опирается на предупреждение, соцработник реагирует как полицейский - когда преступление уже произошло».

Но вспомним, как власть к тем же соцработникам отнеслась в начале года, уволив одних и унизив других. Вправе ли она после этого требовать от них больше, чем они в состоянии сделать на мизерные зарплаты?

Адвокат Василе Корой видит проблему в педагогах, не умеющих распознавать признаки насилия. Но почему это должны делать учителя, а не детские психологи? Где они – или у нас умеют только закрывать школы?

«Если бы девочка не забеременела, правда, вероятно, так бы никогда и не вскрылась», - говорит Лилиана Ротару. Да, можно во всем обвинить мать, но если бы у нее была работа дома - разве бросила бы она троих детей на похотливого дядю?

Подготовила Мария БУИНЧУК