Расследование

Как закалялась Фофочка

26.11.2013
{Как закалялась Фофочка} Молдавские Ведомости
В Одессе открыта мемориальная доска на доме, где в детстве жила бессарабская помещица Ефросиния Керсновская (8 января 1908-го - 8 марта 1994 года). Она известна как автор уникального эмоционального документа - мемуаров в виде 12 тетрадей: 2039 страничек и 703 рисунков, посвящённых ее жизни в Гулаге и советскому «зазеркалью».
 
Мятежная просила бури
 
Рисунки-комиксы словно написаны рукой школьника или художника-примитивиста. А суть у них - трагически-эпическая. Текстики - маленькие шедевры. Читаются очень легко, но вроде как в ознобе. Литературный труд ее важен не только как свидетельство гулаговских ужасов, но и в большей мере как триумф духа над материей. Этот человек-феномен пережил свою голгофу и остался оптимистом и юмористом до мозга костей.
 
Крестный путь Керсновской сопровождался многими мистическими моментами и помощью «оттуда». Она видела фантомы умерших, предупреждавших об опасности. Много раз на волоске от гибели ее спасал ангел, который, как она считает, послала ей через молитву далёкая мама. Поэтому так часто мощная обличительная струна ее повествования начинает звенеть радостными обертонами, и психика читателя не страдает.
 
«Козерожка» по звездному знаку, наша героиня изначально обречена, «заточена» была быть упёртым правдолюбом, не терпящим даже микроскопической лжи. Вот отчего она то и дело, во вред себе, уличала во вранье окружающих, не взирая на чины, за что поплатилась сполна. Может, поэтому антисоветчики всех мастей поостереглись сделать ее своим знаменем, потому что на чистую воду она наверняка вывела бы и их, да и потом, где бы Керсновская ни появись, она со своим глазом-алмазом всюду нашла бы объекты для критики и обличения, в том числе и в западных странах.
 
Она будто нарочно искала себе испытаний, приложения своим могучим силам. Спрятаться в сытой «благополучности» было не для нее мелко. Мятежная, она искала бури. Ей надо было выжечь в себе что-то... И ещё набатом прокричать миру, что в последней мировой войне победителем стал не только «вольный» советский народ, но и «заключёный». Та самая «лагерная пыль». 
 
Барышня-«дудука» на раскорчевке
 
Фофочка (так звали ее домашние) родилась в семье крупного одесского криминалиста Антона Керсновского и учительницы иностранных языков Александры Каравасили. Оба были людьми высокой порядочности.
 
В родословной Фроси много знати: дед по отцу - польский граф Антон Керсновский, бабушка – австрийская баронесса Елена фон Бухентальд (оба покоятся в селе Околина под Сороками). Прапрадед по матери – герой греческой Этерии, канонизирован, сын его Дмитрий Кара-Василе основал Кагул, а племянник Алексей, дед Евфросинии, был мэром Кагула и депутатом III госдумы.
 
Брат Фроси Антон получил в Европе образование и, поселившись в Париже, стал военным историком (его труды о русской армии известны в мире). Умер в 1944-м от туберкулёза. Отца в гражданскую в числе других царских юристов погнали на расстрел, но его спас конвоир, которого он в качестве адвоката вытащил когда-то из беды. Керсновские с помощью греческих контрабандистов бежали в Бессарабию, находившуюся под румынами, и поселились в своём родовом имении в деревне Цепилово под Сороками.
 
К тому времени земля в этих краях была конфискована у помещиков и роздана крестьянам. Баре также обижены не были: им оставили по 100 га на семью. «Некоторые отказались от интеллигентских замашек и, засучив рукава, стали крестьянами, вставали с петухами и работали от зари до зари, - пишет автор. - В дальнейшем румыны стали всеми способами насильственно румынизировать Бессарабию и вели себя до того глупо и нетактично, что добились как раз обратного эффекта. Недаром говорили, что генерал-губернатор Бессарабии Чуперка заслужил орден Ленина – до того он сумел своим неумеренным шовинизмом сделать все румынское столь одиозным, что в знак протеста население стало, как говорится, спать и видеть, когда же русские наконец прогонят осточертевших захватчиков. Удивляться ли тому, что 28 июня 1940 года советские войска были встречены как освободители? Колокольный звон, священники с хлебом-солью... Разве моя душа не рвалась навстречу им?».
 
Евфросиния успела закончила гимназию и высшие ветеринарные курсы. Отец любил охоту, но не сельхозработы. Мама была совершенно оторвана от земли. Поэтому Фросе никто не мешал холить и нежить 40 гектаров их угодий, внедрять передовые технологии и лучшие сорта зерновых. После смерти отца она ценой героических трудов расплатилась с его долгами и привела поместье в идеальный порядок. Окрестные крестьяне называли барышню «дудукой» и едва не молились на неё, честную, щедрую и всезнающую. Да и кто посторонний признал бы в ней госпожу, если она ходила босиком за плугом, скакала на лошади, косила, жала, скирдовала, доила, убирала навоз, кастрировала поросят.
 
... 28 июня 1940 года СССР аннексировал Бессарабию. Начались депортации, и в июле «эксплуататорш» Керсневских, мать и дочь, выгнали из дома с полной конфискацией имущества. Ее дядя Борис Керсновский с семьей двинулся в Бухарест, туда же Фрося отправила и маму, но сама - ни-ни. «Рогом» упёрлась: я ни в чем не виновата. Чего мне бояться? Хочу быть со своей родиной - так отвечала она на зов уезжавших и убеждавших ее, что для новой власти она всегда будет считаться врагом.
 
«Бессарабцы тихие и ласковые, как телята. Приветливые и покорные. А вот с поляками – беда! Едешь в трамвае, а тебя сосед в упор пристрелит; зайдёшь побриться, а тебе цирюльник бритвой по горлу полоснёт!», - пишет она.
 
И вот их дом до последней вещички был разграблен. Теми самыми тихими и ласковыми. «Народ сумел стереть с лица земли все то, что создавалось годами: весь наш скот до последнего поросёнка был перерезан. Даже корова Вильма – золотая медалистка, дававшая 29 литров молока в день при жирности 4,75 процента, не была пощажена. Человек, ее получивший, Иван Мандаджи, попытался ее продать: сперва в Домбровенах, а затем в Сороках. Потом сам зарезал. Половину мяса пришлось выбросить: продать не смог, а засолить не догадался. А Вильма была стельная».
 
Трижды «упали ножницы»
 
Как бывшую помещицу на квалифицированную работу её нигде не принимали. А она и не рвалась. Только позже станет понятно, почему.
 
Ущемлённая во всех правах, она целый год перед ссылкой вынужденно «тренажёрила» себя по полной: корчевала пни, колола дрова, вскапывала огороды. Горожане диву давались: «Это же наша барышня!». Вызвали ее в НКВД: «Что вы хотите доказать своим поведением?». Она: «У вас что написано? Кто не работает, тот не ест. А я хочу есть». Чтобы не навлечь на знакомых подозрений за связь с ней, отказывалась от ночлега под крышей, а, свернувшись клубком и «укрывшись» звёздным небом, спала в овинах, на скирдах и заваленках.
 
Ради выборов 1 января 1941 года ей выдали советский паспорт, но со зловещим параграфом №39. Кстати, Керсновская единственная тогда проголосовала «против», так как среди кандидатов увидела имя бывшей проститутки.
 
За неделю до начала войны энкавэдисты пришли ее арестовывать, но Фроси дома не оказалось. Узнав об этом, она очень толково укомплектовала рюкзак и сама пришла «сдаваться». При этом, как при постриге в монахи, трижды «упали ножницы (для раздумий), три раза ее что-то не пускало («Придите после обеда», «Приходите вечером» и т. д.). Но она не прислушалась и не дала дёру, а вновь и вновь приходила на сборпункт, где стоял плач и вой репрессируемых. В ней не было и грамма страха. Спокойствие и хладнокровие руководили девушкой в стильных шортах-бриджах с рюкзаком за плечами.
 
«Но я русская!»
 
Описаний скорбного пути спецпоселенцев в Сибирь - очень много, и одно страшнее другого. Но Керсновская умудрилась и в эти страницы внести нотку позитива. Например, рассказала, как приняла роды в телячьем вагоне, а конвоиры в течение двух недель не дали и капли воды, чтобы младенчика обмыть. И тогда она на одной из остановок зонтиком открыла засов, молнией выскочила наружу и зачерпнула ведро воды в озерце. Ее едва не застрелили. Но кроху удалось вымыть. А когда плыли в трюме парохода вместе с огромной партией безобразно ведущих себя зеков-урок, те заполнили своими испражниями несколько бочек, которые при качке расплёскивали содержимое на пол, и никто не хотел их вынести. И тогда Фрося засучила рукава и самолично все убрала и вычистила, и делала это до самого берега. У нашей аристократки напрочь отсутствовала брезгливость.
 
Ее хорошо помотало по сибирским лесозаготовкам и прочим убийственным местам трудовой повинности. Обо всем она пишет по-юношески свежо, по-взрослому обстоятельно. Стенографически фиксирует низости людей по ту и эту строну «колючки». Часто у читателя возникает мысль: а ведь правильно посадили гадов. Классовое общество, как выяснилось, никуда не делось: парт-элита, вольняшки, зеки: ссыльные, политические, уркаганы. 
 
Первый пункт «чистилища» - спецпоселение в Томской области. Она вытерпела все мытарства, непосильный труд (ее чудом несколько раз чуть не задавили поваленные деревья). Но «терпелка» кончилась, когда от голода и переутомления у нее начались обмороки и галлюцинации.
 
«Люди, привыкшие питаться вкусно, некоторое время не поддаются голоду: отвратительная пища не вызывает у них аппетита, они расходуют запасы всех своих «депо», - подмечает автор. - А потом начинают метаться, страдают, малодушничают и готовы на любую подлость. Эти морально погибают раньше, чем физически - пустые футляры из-под человека. Потом алиментарная дистрофия, атрофия слизистой желудка и кишечника, все виды туберкулёза – и скелеты, обтянутые серой шелушащейся кожей, перекочевывают в братские могилы. Те же, кто не избалован и привык питаться чем попало, держатся сравнительно долго. К счастью, я относилась именно к этой группе. До ссылки я год вела образ жизни более чем спартанский. Но и у моей выносливости был предел».
 
Образчик питания на одном из этапов: «Вот что получалось из грибов, в огромном количестве доставленных во двор столовой и сваленных под открытым небом. Они превратились в гниющую кучу чёрной слизи, распространяющую невыносимый смрад... Эту массу набирали вилами в ведро, заливали кипятком и приносили в тюрьму, где и раздавали нам по кружке. Надо признаться, что никто из женщин, кроме меня, не мог съесть эту жижу. Я же до того изголодалась, что даже этот «грибной суп» не вызывал у меня рвоты»). 
 
С голодом рука об руку шли тучи комарья, орды вшей, мучительные морозы и изнурительный труд. Еще ее сжигала ненависть к садисту Хохрину с трупными глазами, начальнику лесозаготовок, который ради премии для себя любимого повысил впятеро норму выработки и понизил хлебный паёк для трудармейцев. Истощённые доходяги - кости вот-вот проткнут кожу - мёрли тогда сотнями. То же ждало и Фросю. Но она в который раз обманула костлявую, сбежав из поселения.
 
Долго ей удавалось избегать ареста, мыкаясь по Сибири. В селениях даже в лютую пургу ее в избу не пускали, боясь «зечку» как прокажённую. Страх царил среди населения. «Откуда брались силы? Когда, обессилев, я ложилась, зарывшись в снег, то все время чувствовала, что рядом на страже стоит Смерть. Должно быть, это заставляло меня просыпаться, когда я была на волосок от вечности. Смерть приходит за теми, кто позволяет тяжёлым мыслям одержать верх над волей к жизни». Кусок хлеба, мороженой конины, горсть крошек пополам с тараканами ей подавали самые бедные и униженные, которым уже нечего терять.
 
Весной она стала подрабатывать у крестьян. И однажды накормила скудным
«жалованьем» (парой горстей проса, жареного в масле) многодетную семью расстрелянного священника, ставшую изгоем в своей деревне.
 
Записям Керсновской цены не было бы для местных начальников того времени - она прошла 1500 километров пешком с массой приключений, при этом хозяйским справным глазом увидела многие недостатки и ошибки землепользования и дала массу ценных советов по их устранению.
 
Однако вконец измоталась, потеряла бдительность и вновь угодила за решётку. В 1942 году «тройка» приговорила ее к высшей мере наказания. Она отказалась просить о помиловании, написав: «Требовать справедливости не могу, просить милости не хочу». Такая жизнь не настолько привлекательна, чтобы стоило бояться смерти, повторяла она. «Но перед лицом смерти лгать не собираюсь. Хочу говорить правду и не опускать при этом глаз. Я могу не одобрять вашей системы, могу возмущаться несправедливостями, ею порождёнными, но я – русская и причинять вред моей родине для меня так же невозможно, как поднять руку на родную мать!». 
 
По счастью, расстрел был заменён на 10-летний срок. В 1944 году ей припаяли ещё столько же за неодобрительный отзыв об атеистическом стишке Маяковского. И она очутилась в Норильском лагере.
 
Кружевное сердце
 
Фросенька (как называли ее друзья) на любом участке Норильлага работала не за страх, а за совесть. Труд стал ее наркотиком. Так, она не струсила (в случае неудачи пошла бы под расстрел за вредительство) и вылечила поголовье погибавших от болезней и грязи лагерных свиней. С наслаждением ладила бочки и выжигала рисунки на деревянных портсигарах, за что высоко ценилась. Таскала 70-килограммовые мешки. Стала ответственной и незаменимой хирургической медсестрой, при этом дважды в месяц бескорыстно сдавала по поллитра крови и подкармливала своей пайкой выздоравливающих. Вскрывала мертвецов (1500 вскрытий сделала в одиночку) и уличала врачей в неправильных диагнозах и лечении. Она увидела собственными глазами желудок, который сам себя «переварил», и «кружевное»сердце - последствия длительного голода с одновременным тяжелейшим трудом. Хоронила страдальцев.
 
Став единственной женщиной-шахтёром, полюбила шахту. Причем в это самое жуткое для зеков место работы она пошла добровольно, потому что год отсидки там засчитывался за три. Несмотря на аварии, в которых она чудом оставалась живой, трудилась с упоением, чувствовала себя там свободной и стала передовичкой на взрывных работах. От работы вообще никогда не отлынивала, не «косячила», а хваталась за самую тяжелую и грязную и проделывала ее с блеском. Приобретя  вес и авторитет, вечно за кого-то заступалась, хлопотала, лечила, геройски спасала (к примеру, однажды оторвавшаяся вагонетка с рудой грозила убить троих ее товарищей-забойщиков, так Фрося бросилась наперерез и в последнюю секунду перевела стрелку, чуть сама не убившись).
 
Она даже крестила вместо батюшки.... Не зря закрадывается мысль: а не была ли она сама материализовавшимся ангелом? Держалась всегда и везде гордо (за оскорбление влепляла пощёчины, хотя после этого ее кидали в карцер и били по-страшному). Ни разу не струсила ни перед одним из начальников или особистов, держалась на равных, а не ползала на брюхе, за что ее обожали шахтеры и дружно защитили на собрании, где ее хотели «размазать» и вновь посадить. И всегда помогала слабым, пусть даже кто-то из них потом доносил на нее или обирал.
 
Выйдя в 1952 году на волю, она поселилась в Норильске, закончила курсы и вернулась на свою шахту в качестве вольняшки-инженера, чтобы заработать пенсию. Затем съездила в отпуск на Кавказ, по пушкинско-лермонтовским местам, пешком истопала его вдоль и поперек. Выяснила, опять-таки, множество огрехов в хозяйствовании. И то, какой жгучей ненавистью пылали к русским грузины после смерти Кобы. А самый добрый и теплый народ, по ее мнению, - мегрелы.
 
Выйдя на заслуженный отдых, «переместилась» в Ессентуки, куда забрала из Румынии старенькую маму. У них были чудесные домик и сад. Каждый день Ефросиния оставляла на пороге блюдо с едой и запиской: «Для прохожих», а пенсию зачастую отдавала сиротам.
 
Там она в течение 4-х лет писала свои мемуары. Сперва они были распространены через самиздат, а в перестройку опубликованы в толстых журналах «Огонёк» и «Знамя», а также британском «Обсервере».
 
По ее дневникам были сделаны два документальных фильма: «Альбом Евфросинии» и «Евфросиния Керсновская. Житие» (они есть в интернете). Ее рисунки использованы в энциклопедиях об истории ХХ века. В Италии нашу героиню считают наследницей Данте, сошедшей в ад.
 
Исследователи ее творчества в унисон повторяют: иллюстрированная автобиография Керсновской написана рукой победительницы, а не жертвы. Сравнивая ее с титанами Шаламовым и Солженицыным, говорят, что у нее звучит нота победы над уничтожающими человеческое достоинство условиями. И чем больше ее читаешь, тем больше хочется жить.
Наталья СТЕНИЧЕВА

Комментарии (5) Добавить комментарии

  • x

    Прекрасный образец для подражания Ефросинии Керсновской родиться бы в наше время, была бы большая польза. Уверен, что такие же есть и сейчас, только не знают или не задумываются об этом. Главное, чтобы такие люди не работали на темные, античеловеческие силы.

  • x

    Именно про таких женщин говорят: закалены, как сталь. Они являются основой нашего загнивающего общества, построенного на эгоцентризме и жажде наживы. Преклоняюсь перед великой личностью Ефросиньи Кирсневской.

  • x

    Вопрос к барышне восторжено переписавшей "Баре также обижены не были: им оставили по 100 га на семью. Некоторые отказались от интеллигентских замашек и, засучив рукава, стали крестьянами, вставали с петухами и работали от зари до зари, - пишет автор."Она вообще-то знает что такое гектар и каково его обрабатывать, своими силами и учитывая полное отсутствие техники?

  • x

    И вот их дом до последней вещички был разграблен. Теми самыми тихими и ласковыми. Народ сумел стереть с лица земли все то, что создавалось годами:

  • x

    Напрашивается необходимость снять сериал о Керсновской. Не только о гулаговском ее периоде, но и бессарабском, и послелагерном. О ней фактически никто ничего не знает, только диссиденты. Было бы жалко отдать им ее на откуп, она - шире.