История

Сад - прошлое и настоящее, это наши предки, это эпоха со своей историей, философией, традициями, верованиями и культурой. Это чисто русское восприятие пифагоровой идеи гармонии мира, когда мечты вот-вот воплотятся в реальность, а если не воплотятся, будем искать судьбу иную. В то же время это - фатализм и вполне реальный, сад все равно вырубят, потому что прекрасное невечно, зыбко и беззащитно. Но оно остается в душах и в памяти поколений. Пока нами правят деньги, но потом все равно захочется мизантропии, желания "пойти в народ", исконно присущее интеллигенции. И с душой ничего не поделаешь, хочет быть чистой, светлой, доброй. Вишневый сад - это русская душа, и предавая идеи сада, мы небрежно перечеркиваем прошлое, размывая признаки настоящего, способствуем приходу неопределенного и непредсказуемого будущего.

"А разве весь ужас ХХ века не есть результат забвения общечеловеческих ценностей и принципов гармонии сада?!",- восклицает Чехов. Похоже, так, потому что подобных пьес ХХ век почему-то не создал. Где Толстой, Достоевский и Пушкин, всеобщее бездушие поглотило новых гигантов мысли, или они сейчас не нужны? Технократия оказалась слишком мощной машиной, ломающей зыбкие контуры брюсовского цветка и тонкость души человеческой, такое не ломается, зеленый росток всегда пробивает асфальт, рано или поздно гармония мира опять пригодится, и зашевелятся огромные рычаги машины времени. Вишневый сад и об этом, это очень хрупкое, живое нечто - живая абстрактная масса, обретающая плоть в каждой новой постановке и все равно до конца неразгаданная. Да это и не нужно, ведь тем и хороша хозяйка сада Любовь Андреевна Раневская, что сама себя не постигнет. Умом понимает, что нельзя сорить деньгами и муж второй ее обворовывает, а душой - мила и инфантильна. Это не хорошо и не плохо, это душа. Она всегда пребывает в невыразимой недосказанности, в самонепонимании и темном неведении. Ну а если бы все было ясно наперед, тогда жить зачем - скучно.

Хороша Аня в постановке Ильи Шаца в исполнении Марины Сташок, умна, своеобычна. Вообще, молодежь в кишиневском "Вишневом саде" радует - своей энергичностью, здоровым сарказмом и приземленностью. Она шалит, резвится и надсмехается: над собой ли, над жизнью - неважно. Но она - живая, настоящая, с моментами непосредственной эротики и фиглярства. Выразительна прислуга: горничная Дуняша - Марина Дроздова, лакей Фирс - Михаил Геженко. Они тоже в ожидании будущего, но им оно доступнее, не зря лес покупает выходец из челяди, а ныне купец - Лопахин Ермолай Алексеевич. Он удался актеру Петру Пейчеву с его четко-болгарской конкретикой и амбициозностью. А ныне век людей практичных - им и карты в руки. Худо другое, что норовят они построить свой мир "на сломанных стволах вишневого сада".

Символику сломанного сада хорошо "предчувствует" лаконичная сценография художника Юрия Матея. Это висящие бревна, то украшенные букетиками цветов, то сходящиеся в виде православного креста, дополнены наивно разбросанными по сцене детскими игрушками. Матей тут многозначен и прост, ведь висящие на железных цепях бревна - это и заколоченный забор, это застывшее время. Элегантно-сказочные костюмы Виталия Василаки подчеркивают ирреальность происходящего, герои пьесы живут счастливым прошлым - они еще слепые дети пред неведомым страшным завтра. И вот эту эльфическую резвость под звуки странного танго придумал режиссер Илья Шац. Он оставил постановку открытой, в ней уже есть оформленное нечто, но можно и дополнять. Шац точек над i не ставит, у него все течет и порхает, иногда задумается, иногда взгрустнет - но это какой-то суетливый срез жизни. Его трактовка Чехова немного игрушечная, и персонажи, как мотыльки над пламенем бытия, куда судьба заведет - не знают, спалят ли крылышки или воспарят, неизвестно. Это человеческий театр кукол. И самым любопытным становится финал, в котором глаза всех героев завязаны черной лентой. Это сигнал рока, но и он не последний. Ветер перемен разнесет жителей и гостей имения Раневских неведомо куда.

С гибелью сада разрушается и гармония человеческой любви и дружбы, верности и чести, ведь ХХ век аморален и гордится этим весьма по-дурацки. Молодежь в кишиневской постановке резкая, можно еще резче. В жизни сейчас нужны локти, кулаки и даже клыки. Иначе не пробить стену жлобства и бездушия. "Продавайте меня вместе с садом", - печалится Раневская. А продавать сад страшно, затем ведь будет пустота без любви и красоты, без нежных родных воспоминаний о погибшем малыше-сыне, которые сад столь долго впитывал и хранил. "Надо хоть раз в жизни взглянуть правде в глаза", - говорят герои Чехова, но сами этой правды боятся.

"Человек, делая свой жизненный выбор, или перечеркивает идею сада, или пытается что-то предпринять, чтобы этот сад жил в нем, - отмечает Илья Шац. - Нельзя сохранить сад, не живя по его закону. Человек - это садовник, и он сам взращивает свой сад. Я не знаю, как жить по закону сада, только предполагаю, как можно было бы по этому закону жить...". Таковы рассуждения идеолога спектакля, не столь уверенные, но искренние. Шац не берет на себя амбиций "свыше Чехова", он, как и должно ищущему человеку, предлагает нам "искать путь к своему саду" вместе с ним. И, конечно, дает свою версию: зыбкую, противоречивую и не столь возвышенную, как это грезилось автору пьесы. Чехов оказался проницательнее своих ожиданий: ХХ век с блеском доказал, что звериная сущность и борьба за власть, за деньги сильнее духовного подвижничества. Человеку необходимо периодически скатываться в грязь, чтобы понять, что антидуховность и безверие - зло неисправимое.

"Вишневый сад" - его финальное детище Чехова, прощальный аккорд, лебединая песня. Это знак, сигнал, предупреждение, столь сильное, что и по сей день беспокоит умы. Может, это и гармония мира, но в ней столько противоречий и беспокойства, столько зашифрованности и потенциальной недосказанности, неприемлемой для абсолюта, а потому близкой к дисгармонии. Чехов оставил нам самим возможность решать: каким ключом можно настроить этот хрупкий "вишневый" мир, как воссоздать и пробудить наше темное подсознание, всегда слабое и готовое к провокации. С другой стороны, Чехов - утопист, великий, прекрасный, бесконечный. философия его драматурги - вневременная, она заставляет сердце замереть... и вновь забиться в едином пульсе с великим временем. И только ему дано так парить над временем, а значит, быть вечным.

Елена УЗУН