История

Вертолет с членами трибунала и военным руководством приземляется в Тырговиште. Туда же из 64-го полка доставлено отделение десантников. Генерал Стэнкулеску просит их капитана Ионела Бойеру отобрать трех человек, способных выполнить приказ: расстрелять своего верховного главнокомандующего. Двое десантников сами вызываются в расстрельную команду. Это старшина Дорин Кырлан и старший сержант Октавиан Георгиу. На третье место капитан Ионелу Бойеру претендует лично. 

Стэнкулеску приказывает капитану Бойеру находиться в помещении, где будет проходить трибунал. Он должен быть готов немедленно застрелить Николае и Елену Чаушеску, если кто-нибудь попытается их спасти. Двое других десантников встают на страже за дверью. 

Перед военными казармами, где запланирован трибунал, останавливается БТР. Солдат вытаскивает из десантного отделения 71-летнего бессменного президента и верховного главнокомандующего Николае Чаушеску. «Он был неузнаваем. Бледный как полотно, волосы взлохмачены, небритый. Однако он пользовался лосьоном после бритья, от него хорошо пахло», - вспоминает капитан Ионел Боеру. 

Николае и Елену заставляют пройти медицинский осмотр, чтобы удостовериться, что они в состоянии вынести допрос. Представитель Фронта национального спасения Войкан Войкулеску инструктирует судей: с супругами не церемониться. Относиться к ним без всякого почтения. 

Супругов Чаушеску вводят в помещение трибунала. Увидев своего верного слугу Стэнкулеску, назначенного им министром обороны, Николае облегченно выдыхает: «Виктор! Наконец-то…». Холодная реакция Стэнкулеску лишает Чаушеску последних иллюзий. 

«Пожалуйста, садитесь. Это народный суд», - начинает заседание председатель трибунала Джику Попа. – «Я не признаю никаких судов, кроме великого национального собрания», - говорит Чаушеску (по Конституции судить президента может только парламент). 

Судья: «Великое национальное собрание было упразднено. У нас новый орган власти». 

Чаушеску: «Государственный переворот не может быть признан… Прочитайте Конституцию…». 

Судья (перебивает): «Мы ее читали, мы ее знаем, и нет необходимости, чтобы вы давали нам указания. Мы знаем ее лучше вас». 

Чаушеску: «Я не буду отвечать на вопросы». 

Адвокатам Константину Луческу и Николае Теодореску дают лишь две минуты на разговор с подзащитным. В споре по поводу легитимности трибунала оба «защитника» полностью встают на сторону судьи. 

Судья привычно выступает в роли прокурора: «Подсудимый 25 лет отказывался вести диалог с народом, хотя и говорил от имени народа, как самый любимый сын народа. Его застолья были настоящими пирами, на которых этот обвиняемый собирал вокруг себя свою свиту с роскошными туалетами. Даже при царях не было столько роскоши, а народ получает только 200 граммов в день по карточкам». 

Прокурор Дан Войня начинает свою речь – и супруги узнают, что их хотят приговорить к смерти. Им вменяют следующее: статья 145 (разрушение национальной экономики); статья 163 (вооруженное выступление против народа и государства); статья 165 (разрушение государственных институтов); статья 356 (геноцид). 

Чаушеску заявляет, что революцию организовали иностранные агенты. Голос сорван - он уже хрипит: «Как простой гражданин я скажу вам следующее. Не было такого места, где был бы такой подъем, такое большое строительство, такое тесное единение, как в румынской провинции. Я гарантировал каждой деревне свои школы, больницы и своих докторов. Я сделал все, чтобы создать приличную и богатую жизнь для народа в стране, аналога которой нет ни в какой другой стране мира». 

Судья: «Теперь мы наконец увидели вашу виллу по телевидению, золотые блюда, из которых вы ели, импортные продукты питания, роскошные застолья, картины ваших роскошных пиршеств». 

Елена Чаушеску: «Невероятно, откуда столько ненависти? Он живет в квартире, как любой гражданин. У нас нет дворца, у нас ничего нет!». - «У вас был дворец». – «У нас — нет. Дворец принадлежит народу». – «Дети не могут даже купить леденец, а вы живете в народных дворцах». 

Президента обвиняют в том, что он держит сотни миллионов долларов на счетах за границей. Впоследствии ни одно из расследований не найдет этому подтверждения. Но по неизвестной причине Чаушеску отвергает совет адвоката подписать согласие на передачу этих денег в бюджет, если они будут найдены. 

Прокурор и судья говорят о счете на 400 тысяч долларов в Швейцарии. Елена Чаушеску просит доказательств. Николае Чаушеску хрипит: «Нет никаких доказательств, и то, что вы говорите, показывает, насколько лживы и провокационны те, кто совершил переворот». Прокурор: «Если у этого обвиняемого параноика нет никаких счетов, давайте закроем вопрос». 

Трибунал переходит к допросу Елены Чаушеску и интересуется, кто писал ее научные работы. Выступление адвокатов неожиданно начинается с подозрений в психической неадекватности подзащитных. Чаушеску отказывается подвергнуться психиатрический экспертизе. Затем защита начинает… обвинять подзащитных. Николае и Елена Чаушеску, смеясь: «Мы не уйдем отсюда. Здесь мы и умрем». 

Чаушеску предлагают последнее слово. «Я не обвиняемый, я президент Румынии, главнокомандующий, и я буду отвечать перед великим национальным собранием и представителями рабочего класса, - говорит он. - Это все. Все, что сказано, ложь, от начала и до конца. Те, кто совершил государственный переворот, предал народ, зашел так далеко, что уничтожил независимость Румынии». 

Адвокат Луческу: «Г-н председатель, если вы и дальше будете предоставлять ему слово, мы считаем это оскорблением румынского народа и румынского правосудия». 

Пока суд совещается, командир расстрельной команды Ионел Боэру все сильнее потеет — и не только из-за жара печи. «Я ужасно тревожился. Как мне их поставить к стене? А что, если они будут сопротивляться? Как поведут себя два моих товарища? Смогу ли стрелять я сам?..». 

Судьи возвращаются в зал для оглашения приговора: «Трибунал, во имя закона и народа, тайно совещаясь, единогласно приговаривает подсудимых Чаушеску Николае и Елену к смертной казни с полной конфискацией имущества…». Решение окончательное и обжалованию не подлежит. Судебное заседание объявляется закрытым. 

Не желая слушать выкрики Николае и Елены Чаушеску о своем предательстве, друг семьи Виктор Станкулеску генеральским баритоном резко дает команду десантникам: «Приказываю вам связать и поставить их к стене! Сначала его, потом ее!». Супругам начинают связывать руки. Они кричат. 

Николае Чаушеску: «Этого нельзя допустить! Не связывайте нас!». Елена Чаушеску: «Я протестую! Мы вместе сражались, дайте нам умереть вместе. Если хочешь убить нас, убей нас обоих, вместе, не связанными… Не ломайте нам руки, дети мои! Это позор! Я вас растила как мать, отпустите мои руки, вы ломаете мне руки, отпустите мои руки!». 

Связанных Николае и Елену Чаушеску ведут к стене солдатской уборной. «Он взглянул мне в глаза и понял, что умрет не когда-то в будущем, а прямо сейчас, и заплакал, - говорит старшина Дорин Кырлан. - Эта сцена до сих пор снится мне в кошмарах». 

«Я отвел глаза, - вспоминает начальник гарнизона Тырговиште Андрей Команечи. - Мне было очень стыдно. Николае Чаушеску не протестовал, он просто плакал. И эти его слезы разрывали мне сердце». 

Старшина Дорин Кырлан: «Когда он увидел, что мы идем к стене, он понял, что шансов у него нет, что это не цирк и не комедия. Он так посмотрел… У меня остался такой образ — это было что-то вроде взгляда оленя перед тем, как ты в него стреляешь». 

Чаушеску плачет и выкрикивает: «Смерть предателям!». Солдаты подталкивают его к стене. Он кричит: «Да здравствует Социалистическая Республика Румыния, свободная и независимая!» и начинает петь «Интернационал». Елена просто обкладывает своих палачей матом. 

Капитан Ионел Боеру кричит «Огонь!» и разряжает в обоих Чаушеску весь магазин. Двое других членов расстрельной команды от волнения забыли перевести свои автоматы в режим стрельбы очередями и делают только несколько одиночных выстрелов. 

Николай и Елена лежат у стены солдатской уборной в неестественных позах. Елена еще издает предсмертные стоны. Оператор, толком не успевший заснять казнь, быстро она совершилась, теперь документирует медицинский осмотр. Врачи убеждаются, что раны смертельны. 

Вертолет вылетает в Бухарест с трупами на борту. В салон битком набиты судьи, прокуроры и высшее военное руководство. Одному из палачей Дорину Кырлану приходится сидеть на телах казненных, что причиняет ему отдельную моральную травму. 

Вертолет садится на спортивной базе команды «Стяуа». Десантники выгружают на футбольное поле трупы, завернутые в плащ-палатки, и улетают, опасаясь, их ликвидируют как ненужных свидетелей. 

Тела Николае и Елены лежат на мятой, промерзшей траве. Пьяные офицеры из охраны, светя себе карманными фонарями, приходят поглазеть на мертвого президента и верховного главнокомандующего. Никто не может поверить, что все это произошло на самом деле.