История

На одной из городских стен Кенигсберга гитлеровцы написали: «Слабая русская крепость Севастополь держалась 250 дней, а Кенигсберг не будет сдан никогда». Но в итоге на штурм города-крепости Кёнигсберг ушел 81 час. Памятник 1200 гвардейцам, торжественно открытый 30 сентября 1945 года, является первым монументом в Советском Союзе, увековечившим память павших в Великой Отечественной войне.

18 февраля 1945 года смертельное ранение получил командующий войсками 3-го Белорусского фронта генерал Иван Черняховский. На эту должность был назначен маршал Советского Союза Александр Василевский. Успешные действия советских войск сеяли панику среди высшего командного состава германской армии, рядовых военных и мирных жителей.

Из писем ефрейтора Ширнахера к жене Ильзе (Фельтен под Берлином, ул. Кохштрассе, 44): «Дорогая! Скажу тебе, я первый раз попал в компанию столь отчаявшихся людей... О товарищеских отношениях нет и речи. Ты спокойно можешь издохнуть — о тебе никто не побеспокоится, не позаботится... Мы не получаем почту. Это для солдата самое страшное... У нас скоро не останется никакой надежды… Когда Иван нападает, фольксштурмисты, как зайцы, спасаются бегством. Если в ближайшее время не появится новое оружие, мы погибли».

26 января 1945 года советские войска прорвались к морю под Эльбингом (ныне Эльблонг), окружив восточно-прусскую группировку, после этого из провинции можно было только уплыть или морем из порта Пиллау (ныне Балтийск), или по заливу Фришес-Хафф (Калининградский залив). В течение долгого времени гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох запрещал эвакуировать гражданское население. За «пораженческие настроения» грозило суровое наказание.

Социолог Пал Тамаш: «В Кенигсберге оставалось население, которое было достаточно "упертым" и плохо проинформированным. Эти люди не знали, что их ожидает. Они не понимали, что такое война. Во-вторых, оставались убежденные нацисты, которые защищали территорию, будучи гражданскими, а не военными. И, в-третьих, оставались несчастные крестьяне, которые прекрасно жили и работали на своих хуторах и не знали, что кроме хутора есть и другая жизнь».

В данным 3-го Белорусского фронта, в состав гарнизона Кенигсберга входили 5 пехотных дивизий, ряд отдельных полков, крепостные части, охранные подразделения, отряды фольксштурмовцев - около 130 тысяч солдат, почти 4 тысячи орудий и минометов, более ста танков и штурмовых орудий.

Для штурма советское командование сосредоточило четыре армии: 11 гвардейскую, 39, 43 и 50 общевойсковые. При этом 39-й армии отводилась обеспечивающая роль: она должна была погасить активность Земландской группировки немецких войск, пытавшихся оказать помощь окруженному Кенигсбергу. То есть непосредственное участие в самом штурме приняли три армии численностью около 106 тысяч человек.

О численности немецкого гарнизона мы можем судить только по данным Совинформбюро, поскольку немецких документальных источников не сохранилось.

Первый рубеж в 6–8 км от центра города, состоял из полутора десятков старых фортов, в каждом из которых размещался гарнизон по 150–250 солдат и офицеров. Это было долговременное сооружение, имевшее железобетонные стены, орудийные и пулеметные капониры. Все это было окаймлено земляными валами и глубокими рвами, часто заполненными водой.

Второй рубеж проходил по окраине города, включая в себя укрепленные каменные здания, баррикады, железобетонные огневые точки, а также ирригационные сооружения. Третий опоясывал центральную часть Кенигсберга, располагаясь на оборонительной системе бастионов, башен. Городские кварталы немецкое командование превратило в узлы и опорные пункты обороны, улицы заминировали и соорудили на них баррикады. На перекрестках, в парках и скверах построили железобетонные огневые точки, а в окопах поставили танки и штурмовые орудия. Оборона многоэтажек строилась в несколько ярусов.

Из воспоминаний кенигсбержца Михаэля Вика: «Чуть не на каждом перекрестке появляются противотанковые заграждения и бункер. Всего больше заботятся о Северном вокзале… Именно тут я увидел повешенных молодых солдат, попытавшихся поступить разумно, а именно — отказавшихся бессмысленно воевать. Они сделали то, что побоялись сделать военачальники во главе с Гитлером. Но на грудь им повесили таблички: "Мне пришлось умереть, потому что я трус"».

Из воспоминаний командующего 11-й гвардейской армией Кузьмы Галицкого: «За всю войну мы еще не встречали таких укреплений, какие были созданы в Кенигсберге. Это был крупнейший укрепленный район, рассчитанный на длительное сопротивление даже в условиях полной изоляции».

Из воспоминаний старшего лейтенанта медицинской службы Надежды Агафоновой: «Большое впечатление произвело массовое бегство горожан Кёнигсберга в первые дни апреля сорок пятого года, накануне штурма крепости, когда советское командование гуманно предоставило мирным жителям возможность покинуть ее. Люди, уже достаточно оголодавшие в городе, не имевшие при себе никаких запасов, потоками шли туда, где их никто не ждал. Окружали советские кухни, и женщины молча подталкивали своих детей, чтобы они попросили хлеба. Как правило, мы не отказывали».

Из воспоминаний командующего 3-м Белорусским фронтом Александра Василевского: «План разгрома Кенигсбергской группировки состоял в том, чтобы мощными концентрированными ударами с севера и юга по сходящимся направлениям рассечь гарнизон Кенигсберга и штурмом овладеть городом. Чтобы сковать силы земландской группировки врага, из района Кенигсберга планировался вспомогательный удар в западном направлении… Нам были известны все детали обороны… Войска тренировались в отбитых у врага дотах, рвах и траншеях, изучая тактику уличных боев».

Из воспоминаний коменданта Кенигсберга Отто Ляша: «Мы должны были сковывать значительно большие силы русских, чем те, которыми располагали сами, и этим лишить русское командование возможности использовать эти войска на других оперативных направлениях — на Берлин, Прагу и так далее. Сохранение Кёнигсберга было вопросом престижа Германии, поэтому для его обороны были выделены крупные силы».

Первоначально штурм Кенигсберга был назначен на 5 апреля, однако из-за сильного дождя и тумана огневую разведку перенесли на 2 апреля, а штурм столицы Восточной Пруссии на 6 число.

Из воспоминаний командира 557-го стрелкового полка Федора Федотова: «А там началось! Открыли огонь орудия всех четырех армий, четыре артиллерийские дивизии прорыва, имевшие по 350 стволов каждая, две дивизии гвардейских минометов и другие артиллерийские части. С утра 3 апреля начали бить орудия большой и особой мощности. За три дня по фортам предполагалось выпустить 250–300 снарядов в расчете, что какое-то количество из них попадет в одно и то же место. Только тогда боевое покрытие не выдержит...

3 апреля над Кёнигсбергом повисла наша авиация. Летчики тоже громили форты и дзоты. Город исчез в море огня и дыма.

К вечеру 5 апреля грохот утих. Стреляли только отдельные батареи полевых гаубиц. С абсолютной уверенностью в бойцах и офицерах я доложил командиру дивизии, что полк к штурму готов».

Из воспоминаний коменданта Кенигсберга Отто Ляша: «Около 30 дивизий и два воздушных флота в течение нескольких дней беспрерывно засыпали крепость снарядами из орудий всех калибров и «сталинских органов» («Катюша». - Ред.).Волна за волной появлялись бомбардировщики противника... Наша крепостная артиллерия, слабая и бедная снарядами, не могла ничего противопоставить этому огню, и ни один немецкий истребитель не показывался в небе. Зенитные батареи были бессильны против тучи вражеских самолетов».

Штурм длился 81 час!

Историк Геннадий Кретинин: «Единая оборонительная система Кёнигсберга функционировала лишь в первый день. Наступающие войска Красной Армии смогли в этот день только подойти и завязать бои за сам город и его пригороды.

Второй день стал решающим. Позади советских войск оставался фортовой пояс, бои развернулись в самом городе. Германское командование теряло управление своими силами.

8 апреля 11-я гвардейская армия, соединившись с передовыми частями 43-й армии, замкнула кольцо окружения, и положение крепости стало безнадежным.

В этот день советские войска овладели северо-западной и южной частями города, портом и районом вокзала, форсировали реку Прегель. Коридор, отделявший Кенигсбергский гарнизон от 4-й немецкой армии, располагавшейся около города, был расширен до 5 км».

Из воспоминаний командующего 3-м Белорусским фронтом Ивана Баграмяна: «Один из этих (прорывавшихся. - Ред.) отрядов численностью в 500 человек прорвался к огневым позициям 12-го минометного полка. Первым тревогу поднял оказавшийся на пути гитлеровцев 18-летний связист старший сержант А.А. Евсеев. Окруженный фашистами, он открыл огонь, расстреливая их в упор. Ему кричали: "Рус, сдавайся!" Но боец на каждую попытку немцев приблизиться отвечал сильным огнем. Когда патроны кончились, юноша подпустил врагов вплотную и, ворвавшись в их гущу, бросил себе под ноги две ручные гранаты. К месту схватки подоспела группа минометчиков под командованием заместителя командира минометного полка подполковника Зубца. Огнем, штыками и прикладами они быстро истребили около 400 фашистов, а большую группу захватили в плен».

Из воспоминаний командующего 43-й армией Афанасия Белобородова: «8 апреля произошел и один курьезный случай. Пленных надо было немедленно вывести из зоны огня, а в штурмовых отрядах каждый человек был на счету. Комбат — старший лейтенант Пашков — смог выделить для этой цели только двух автоматчиков. Построили они пленных, повели. Из дома, что неподалеку, ударил по колонне фашистский пулемет… Обстрелы повторялись несколько раз. Наши бойцы опасались, что пленные разбегутся. Но чем ближе подходила колонна к тылу полка, тем длиннее становилась. В начале пути было человек 200, теперь их оказалось более 500… Сдача немцев в плен стала массовой по всей полосе нашей армии».

С утра 9 апреля сопротивление продолжалось лишь в нескольких городских районах. Готовился последний удар — общий штурм, который должен был начаться в 19 часов 45 минут. В тот момент, когда все было предельно ясно, начались переговоры о капитуляции.

Из воспоминаний офицера разведотдела 3-го Белорусского фронта Афанасия Синицкого: «Когда наши парламентеры прибыли в расположение вражеской обороны, им завязали глаза и отвели в штаб генерала Ляша. Предосторожность, проявленная гитлеровцами, была излишней. Мы знали, что бетонированный бункер расположен на территории университетского дворика. Советских офицеров представили начальнику штаба, который заявил, что генерал Ляш отдыхает и сейчас не может принять парламентеров. Однако подполковник П.Г. Яновский потребовал немедленной встречи. Начальник штаба скрылся за массивной дверью и тут же возвратился с генералом Ляшем. Не вызывало сомнений, что разговор о мнимом отдыхе был лишь попыткой протянуть время.

Подполковник П.Г. Яновский вручил текст ультиматума. Генерал Ляш внимательно прочитал его, вздохнул и начал читать снова. Наконец он сказал: "Мы вынуждены принять условия капитуляции. Мной будет отдан приказ войскам о прекращении сопротивления"».

Немецкий историк Фриц Гаузе: «Гитлер был в бешенстве и приговорил Ляша к смертной казни. Решение о сдаче крепости после столь долгого сопротивления было, однако, оправданным, продолжать борьбу было бы бессмысленно. Имела ли в военном отношении защита Кёнигсберга вообще смысл и стоил ли он такого числа жертв? На исход войны она не оказала никакого влияния».

Историк Геннадий Кретинин: «Скоротечность, успешность и относительно низкие потери, понесенные советскими войсками в Кенигсбергской операции против противника, блокированного в сильно укрепленном оборонительном районе, говорят о том, что она была проведена в соответствии с одним из принципов суворовской науки — побеждать не числом, а умением».

Из воспоминаний офицера разведотдела 3-го Белорусского фронта Афанасия Синицкого: «Навстречу нам по левой стороне дороги тянулись колонны пленных. Заросшие, грязные, в распахнутых шинелях и надвинутых на уши пилотках шли вражеские солдаты и офицеры. Судя по лицам, самые разные чувства владели гитлеровцами. Нескрываемый страх, равнодушие, радость, злобу, отчаяние».

Рассказ немецкого командира полка (по воспоминаниям Отто Ляша): «После пленения нас провели (скорее всего, намеренно) через русские позиции. Моему удивлению не было предела. Такого сосредоточения артиллерии мне еще не приходилось видеть. Одно орудие рядом с другим, батарея за батареей всевозможных калибров. Масса боеприпасов. Танки стоят бок о бок, один «сталинский орган» («Катюша». - Ред.) рядом с другим. Большая часть этого оружия даже не была в деле. По шоссе и проселочным дорогам в направлении Кёнигсберга непрерывно тянулись маршевые колонны всех родов войск… Даже если бы нам удалось бежать из Кенигсберга, мы не прошли бы и километра».

Кенигсберг был практически полностью разрушен, по нему невозможно было передвигаться. Несмотря на большую трагедию Кёнигсберга, которую ему принесли амбиции руководства Третьего рейха, в городе происходили истории, которые показывали, что свет жизни пробивается сквозь мрак войны.

Зоотехник Владимир Полонский: «Применил лечение к бегемоту 14 апреля 1945 года. Впервые оказал помощь, дав воды. Дальше попытался дать ему молока. В следующий раз — молотой свеклы. Бегемот принялся кушать. Но через три дня отказался. Я поспешил дать бегемоту водки. Дал четыре литра. После чего бегемот стал сильно просить кушать… Прошло две недели. Бегемот кушает слабо. Я решил дать водки - 4 литра. Бегемот стал кушать хорошо… Удалось спасти бегемота, не отходя от него, через 21 день. Через один месяц и 19 дней я добился полного выздоровления и сейчас занимаюсь дрессировкой бегемота — катанием верхом на нем по парку».

Из воспоминаний офицера разведотдела 3-го Белорусского фронта Афанасия Синицкого: «Добравшись до города, попытались проехать по главной улице. Но поняли, что мысль об этом придется оставить. Подбитые орудия, сгоревшие автомашины, груды обломков преграждали путь. Отдельные здания еще горели. С треском разлеталась раскаленная черепица, дым разъедал глаза… С большими трудностями мы добрались до вокзальной площади. На мостовой высились горы оружия: винтовки, автоматы, пулеметы, гранаты, патроны, пистолеты. Они, эти горы, росли на глазах. Все новые и новые колонны гитлеровцев проходили мимо них, освобождаясь от теперь уже бесполезного груза».

Памятник 1200 гвардейцам, торжественно открытый 30 сентября 1945 года, является первым монументом в Советском Союзе, увековечившим память павших в Великой Отечественной войне. Над его созданием памятника работала группа литовских скульпторов под руководством Ю.И.Микенаса. «Город еще горит, — вспоминал Микенас, — и в горящем городе советский человек ставит памятник своему современнику, своему товарищу по оружию, своему брату».

Командующий 43-й армией Афанасий Павлантьевич Белобородов: «В Москву, на Парад Победы, мы ехали через Кенигсберг. Воспользовавшись остановкой поезда, обошли улицы, посетили форты, казематы которых еще хранили запах пороха. Потом мне неоднократно случалось бывать в этом городе - ныне Калининграде. И каждый раз я шел на одну из площадей и подолгу стоял перед высоким гранитным обелиском, воздвигнутым в честь солдат Великой Отечественной войны. На обелиске выбита надпись. Я знал ее наизусть, но читал снова и снова:

Вы прославили Советскую Родину,

И Родина будет славить вас вечно.

Отечество воспитало вас героями,

И геройски бились вы за Отечество.

Ваше мужество было беспримерным,

Ваша воля была непреклонной,

Ваша слава — бессмертна!».

По материалам совместного специального проекта БФУ имени И.Канта и Rubaltic.ru

На фото: трёхмерная панорама, посвящённая штурму Кёнигсберга, в калининградском историко-художественном музее.  На стене воссоздана цитата, которая была написана на городских стенах в Кёнигсберге: «Слабая русская крепость Севастополь держалась 250 дней, а Кёнигсберг не будет сдан никогда».