Михаил Голер: Как меня актеры жизни учили
25.09.2015, 14:38
За всю свою жизнь близко, как говорится, нос к носу, я познакомился с тремя крупными актерами. И уроки, которые они мне преподали, запомнил надолго.
Николай Сличенко
Новосибирск середины 60-х годов. В городе гастроли цыганского театра «Ромэн». Я – молодой театральный критик, режиссер телевидения, естественно, в гуще культурной жизни столицы Сибири. Первое знакомство с цыганами: запись концерта Рады и Николая Волшаниновых. Все прошло легко, как говорится, на одном дыхании, операторы буквально летали по студии со своими громоздкими венгерскими камерами. Вот только донимал меня во время репетиции и после съемок сопровождающий певцов скрипач назойливо клянчивший повышенный гонорар. Все мои уверения, что сие от меня не зависит, он отметал: - А ты поговори с начальством, дорогой... Видишь, как я стараюсь. Право слово, я ощутил себя на рынке, отбивающимся от приставучей гадалки.
Но все это перекрылось исполнением Рады Волшаниновой известного романса: - «Я ехала домой»...Грудной, низкий голос, с какими-то необычными обертонами. То, что говорится, за душу берет. На следующее же утро весь Новосибирск на разные голоса пел «Я ехала домой» и телефонными звонками осаждал студию требуя повторения концерта. (Крутили мы его после этого несчетное количество раз).
Следующим моим шагом сближения с театром была рецензия на какой-то спектакль на современную тему, где лидер «Ромэна», Николай Сличенко, играл роль парторга. Я его похвалил за искренность и обаяние, он мне позвонил...Так состоялось наше знакомство. Затем была запись – представление театра на студии. И мы как бы подружились. Жена моя в то время уехала с сыном в Молдавию на каникулы, и я почти все свободное время проводил в гостиничном номере Сличенко. Познакомился с его второй супругой, азербайджанкой, Томилой (первая жена, сохранившая фамилию мужа продолжала работать в театре), слушал подробные рассказы о театральных интригах... Был Николай тогда парторгом театра и воевал вовсю с Волшаниновыми (так что мои восторги по поводу исполнения Радой романсы воспринимались довольно кисло). Я Николаю сочувствовал и всячески способствовал появлению в местной печати положительных рецензий с выделением особо имени Сличенко. К тому были и объективные причины: не так давно прошло буквально триумфальное выступление Николая в Париже в составе, кажется, ленинградского мюзик-холла. Его «Милая, ты услышь меня», спетая с истинной страстью, каким-то переливчатым тоном, облетела и Францию и весь Советский Союз. Красавец, глаза с поволокой, голос грудной, обволакивающий... Ну, какое женское сердце устоит против этого.
Мы настолько подружились, что на наши вечерние посиделки в гостиничнои номере я стал приводить с собой моих телевизионных коллег женского пола, которые млели от восторга лицезрея рядом с собой самого Сличенко. (Представляю, что думала обо мне его домовитая жена Тамила видя рядом со мной очередную девицу. Одна из них, юная редактриса, появилась в вечернем туалете с обнаженной до пояса спинкой. И это в те – то годы! Увидел я это только когда она разделась в номере).
Расставались мы нежно, я был неоднократно приглашен в гости, («когда будете в Москве») и снабжен секретным номером домашнего телефона. Последние объятия, нежные поцелуи...
Жена моя по возвращении очень сожалела, что это знакомство прошло мимо нее, и взяла с меня торжественное обещание при первой же возможности и ее познакомить с кумиром.
Представилась возможность нескоро, спустя годы, мы уже перебрались на мою родину, в Молдавию. Я также работал на ТВ, но уже кинорежиссером, и писал театральные рецензии в местную прессу. И вот известие: к нам на гастроли едет «Ромэн».
Быстро, чтобы не опередили, взял подряд на освещение гастролей в республиканской газете «Советская Молдавия» и стал ждать их приезда. И вот первый спектакль «Мы – цыгане». Николай Сличенко – постановщик, и уже художественный руководитель театра. Еле дождавшись окончания представления мчусь за кулисы, бросаюсь с объятиями к другу - Николаю... и встречаю некое недоумение. С жаром напоминаю о Новосибирске. Николай слегка теплеет, но градус встречи весьма понижен. Некую неловкость пытаются смягчить жена Сличенко и его завлитша, молодая особа, которой я все уши прожужжал рассказами о нашей нежной дружбе. Я получаю приглашение посетить их в номере гостиницы и в свою очередь зову их в гости, к себе домой, дабы познакомить с супругой. И вроде бы, как я понимаю, приглашение принято. (О эта провинциальная наивность!).
В назначенный вечер приезжаю в гостиницу, захожу в номер, где застаю Николая в домашнем халате и хлопочущих возле него женщин: жену и завлитшу. Несколько светских фраз о погоде, я неосторожно спрашиваю о судьбе Волошаниновых (в афише театра их уже нет) и получаю равнодушный ответ: - Не знаю. Где-то растворились в бескрайних просторах нашей страны... Напоминаю, что надо собираться в гости ко мне, жена ждет, стол накрыт. И вот тут-то самое меня поразившее: Николай жалобно, как малое дитя, смотрит на своих женщин, «спасите, мол», и они начинают меня усиленно уверять, что он плохо себя чувствует, устал неимоверно... Николай же, дружбан мой новосибирский, молчит, тоскливо поглядывая по сторонам.
Тут-то я и понял, что такое культ личности в отдельно взятой семье, в отдельном театре... Короче, отрядили в гости завлитшу, которую я и привез на встречу с женой. (Больно было видеть, как кинулась к дверям моя празднично одетая жена в предвкушении встречи со своим кумиром). Но, молодец, виду не показала, как она огорчена, и мы мило провели вечер за вкусной едой и питьем (это были времена, когда в магазинах ничего не было, а холодильники ломились от снеди), и рассказами о закулисье театра «Ромэн». Ну, а о том, что мне высказала моя супруга после ухода гостьи, я лучше промолчу. Это был мой первый урок!
Татьяна Доронина
Второй преподала мне прекрасная русская актриса Татьяна Доронина. Театр имени Маяковского, в котором она в то время работала, проводил летние гастроли в Кишиневе. Получив в республиканской газете заказ на интервью с актрисой, я по телефону договорился с ней о встрече.
Разместился театр в самой шикарной в те времена гостинице ЦК, в самом центре города. В ресторане гостиницы кормили отменно, и я очень гордился тем, что раздобыл туда пропуск (простых смертных, с улицы, в отель не пускали). Беседовали мы с ней в уютном холле 4-го этажа, прямо напротив ее номера. Надо ли говорить о том, с каким трепетом я шел на первую встречу. В глазах, застилая все, стоял облик статной красавицы с высокой грудью (в одном фильме ее героиня говорит, что крестик на ее груди не висел, а лежал плашмя)... А этот завораживающий низкий, с придыханием, идущий из каких-то неведомых глубин голос!
И вот первое лицезрение великой Дорониной, как говорится, живьем. Голос был. А вот грудь куда-то делась. Да не просто уменьшилась, а как – то испарилась, как будто шарик проткнули. С трудом скрыл свое разочарование, благо процесс интервьюирования не позволял особенно отвлекаться. Но как–то так получилось, что одной встречей дело не ограничилось. Редакция попросила меня привести Доронину для встречи со всем журналистским коллективом. Ажиотаж был огромный, в конференц-зал набились и коллеги из других изданий, благо все размещались в одном огромном доме печати. Не скрою, я чувствовал себя особой приближенной к императрице.
А дальше понеслось. Узнав, что Доронина увлекается чтением, собрала уже приличную библиотеку, я предложил сводить ее в букинистический магазин, с персоналом которого был весьма дружен. А это были, напоминаю, годы книжного дефицита, когда за подписками выстаивали ночами в очередях. Близость к книге - источнику знаний, - весьма ценилась. А уж знакомство с девочками из букинистического книжного Клондайка вообще считалось высшим пилотажем в мире книголюбов.
И вот я привожу, предварительно договорившись, Татьяну Доронину в букинистический. Обеденный перерыв у них в те годы длился почему-то два часа. В первый час девочки во главе с директрисой отобедали в ее кабинете, а на второй, в качестве десерта, народная артистка. Битый час она послушно отвечала на самые разные вопросы хранительниц книжного дефицита, вплоть до интимных «замужем ли вы» и «есть ли у вас дети». Но зато и награда была царской, Доронина была допущена в святая святых, книжный склад (куда я ни разу не смел заглянуть!) и даровано ей было право купить все, что ей понравится.
Как вы понимаете, в гостиницу мы возвращались с двумя тяжеленными стопками книг, которые я как истинный джентльмен нес на своих руках. Многое она отложила (денег не хватило, и директриса еще долгое время паковала пакеты и самолично отсылала Дорониной в Москву). Так щедро букинистический магазин не вознаграждал никого на моей памяти.
Друзья – журналисты уже начали подтрунивать надо мной, намекая на наши уж очень близкие отношения. (Ах, если бы!). Финал наступил неожиданно. Мне предстояло занести Дорониной текст интервью, дабы она его прочитала и завизировала. Договорились встретиться у нее в гостинице, в 4 часа дня. На встречу я взял с собой своего сына Женю, студента 3-го курса Саратовского театрального училища, рассудив, что знакомство с великой актрисой будет ему в радость.
Принаряженные, в приподнятом настроении, заходим в гостиницу, поднимаемся на 4-й этаж, и я уверенно стучу в дверь номера актрисы. Тишина. Никто не отвечает. Стучу громче. Результат тот же. Дергаю ручку двери – заперто. Но ведь назначено! Встречаюсь с насмешливым взглядом сына. Спускаемся вниз, в холл. Там встречаю Александра Лазарева – тоже народного артиста, и спрашиваю его не видел ли он Доронину? На что он ехидно замечает, что «в этом городе вы единственный человек, который может точно знать где Доронина». Снова поднимаемся на четвертый этаж, снова стучу яростно в дверь, увы... Приходится уходить не солоно хлебавши. На сына боюсь смотреть. Такого падения родительского престижа я не ожидал. На всякий случай (уж не знаю по какому наитию) звоню из холла в номер по внутреннему телефону. О чудо! Отвечает Доронина. С жаром выпаливаю ей, как пытался достучаться к ней в номер. "Наверное, вы задремали?". – "Нет, - отвечает, - я слышала как кто – то пытался вломиться. О встрече я помню, но принято звонить из холла, извещая о своем прибытии. Я ведь могла быть и не одета". – "Но сейчас - то я могу к вам подняться?", - спрашиваю с надеждой. – "Встретимся в холле 4-го этажа через 20 минут", - ледяным тоном ошарашивает меня Доронина.
Через 20 минут встреча в холле. Представил сына. Доронина – само обаяние. Несколько теплых слов будущему артисту. Вычитала интервью. Несколько поправок внесла. Прощались любезно. Сын элегантно целует ей ручку. Великая актриса покровительственно ласково треплет его по голове. Все. Занавес опущен. Комментарий моей жены и сына об этой встрече я благоразумно опущу. Это был мой второй урок!
Вера Васильева
Третий мне преподала народная артистка Вера Васильева. Незабываемая героиня фильма «Сказание о земле Сибирской», юной студенткой получившая за роль румяной, пухлощекой деревенской девушки Сталинскую премию. Видел ее потом в во многих спектаклях, вплоть до грациозной графини из «Женитьбы Фигаро», но все-таки образ ядреной сибирячки из давнего фильма затмевал все последующее.
И вот летние гастроли Московского театра сатиры в Молдавии. Город гудел. Планировались творческие встречи с Папановым, Ширвиндтом, Державиным, Андреем Мироновым... Пошел слух, что Татьяна Васильева (она же Ицыкович) со своим новым мужем, актером Мартиросяном, приедут на день позже, на собственном автомобиле.(Какой шик! Какой бонтон!).
Рецензировать спектакль главного режиссера В.Плучека «Баня» республиканская газета доверила мне в соавторстве с главным редактором молдавского отделения ТАСС Семеном Ильичем Молдованом. Я себе выговорил право на самостоятельную рецензию еще одного спектакля театра, поставленного молодым режиссером, справедливо полагая, что тут уж смогу выговориться свободнее и честнее. (Лучше бы я ее не писал... но об этом позже).
Коллеги расхватали зарисовки, творческие портреты и интервью с самыми модными именами. Правда, не все проходило гладко. Молодая Жанна Винницкая, как ошпаренная, выскочила из номера Александра Ширвиндта, когда он предложил ей перевести интервью в иную, более интимную плоскость (так, во всяком случае, она рассказывала). Женская половина дома печати разделилась на два лагеря: одни обзывали Жанну дурой, («Такого мужика отшила!»); другие, со всем пафосом провинциальных старых дев, бичевали нравы столичного бомонда. («Они, что считают, что им все позволено!»).
Мне же выпало брать интервью у Веры Васильевой. Был приглашен в номер, познакомлен с мужем, актером того же театра Ушаковым, спокойным, рассудительным, я бы сказал, степенным. (Увы, творческая судьба его не так успешно задалась, как у звездной супруги). Были у нас и долгие, задушевные разговоры «за жизнь». И дегустация домашней стряпни (хозяйка она отменная). Все роковым образом изменилось после появления моей рецензии в печати (сейчас я даже не вспомню ни названия, ни фамилии режиссера). А занята в нем была в роли какой-то стареющей тетушки и сама Вера Васильева.
И вот утром следующего дня звоню ей в номер и интересуюсь мнением актрисы о своей рецензии. Не скрою, ожидал похвал, теплых слов, ибо пока все что я писал о театре ей безумно нравилось. В ответ сухое: "Читала. Вы знаете, мнения разные... В театре есть своя точка зрения на режиссера, о котором вы пишете: «запомните это имя», и она расходится с вашей". Слегка тушуюсь. "Ну, хорошо, встретимся, поговорим более подробно". (А у нас намечался совместный поход в знаменитые винные подвалы совхоза Криково). – "Да нет, - ледяным тоном остужает меня актриса. – Некогда нам по подвалам ходить. Да и вообще мы с мужем сейчас очень заняты". И из телефона бип, бип, бип...
Совершенно обескураженный делюсь своим недоумением с коллегами – журналистами. Разгадка пришла с неожиданной стороны. В доме печати состоялась творческая встреча с артистом театра Зиновием Высоковским (я на ней отсутствовал). И мой товарищ спросил у него, в чем причина такого резкого охлаждения Веры Васильевой к критику Михаилу Голеру, который и интервью с ней напечатал, и в рецензии похвалил. И «пан Зюзя» открыл все карты. Оказывается, не так как надо хвалил. Написал о героине Васильевой, что, несмотря на почтенный возраст, ее героиня «еще ого-го». Неужели непонятно, что ход времени актрисы воспринимают болезненно. Они же "вечно молодые". Она восприняла такую похвалу как удар в спину. "А кроме того, - продолжал Высоковский, - Васильева обиделась за меня, она нежно ко мне относится и всегда защищает".
И я вспомнил, что действительно довольно лихо приложил в рецензии Высоковского, написал, что «из любой его роли торчат тесемки кальсон пана Зюзи» из телевизионного кабачка «13 стульев». Вот это был мой третий урок. И последний! После этого решил: никаких личных контактов со звездами. Только из зрительного зала. С меня хватит!
Михаил ГОЛЕР
Николай Сличенко
Новосибирск середины 60-х годов. В городе гастроли цыганского театра «Ромэн». Я – молодой театральный критик, режиссер телевидения, естественно, в гуще культурной жизни столицы Сибири. Первое знакомство с цыганами: запись концерта Рады и Николая Волшаниновых. Все прошло легко, как говорится, на одном дыхании, операторы буквально летали по студии со своими громоздкими венгерскими камерами. Вот только донимал меня во время репетиции и после съемок сопровождающий певцов скрипач назойливо клянчивший повышенный гонорар. Все мои уверения, что сие от меня не зависит, он отметал: - А ты поговори с начальством, дорогой... Видишь, как я стараюсь. Право слово, я ощутил себя на рынке, отбивающимся от приставучей гадалки.
Но все это перекрылось исполнением Рады Волшаниновой известного романса: - «Я ехала домой»...Грудной, низкий голос, с какими-то необычными обертонами. То, что говорится, за душу берет. На следующее же утро весь Новосибирск на разные голоса пел «Я ехала домой» и телефонными звонками осаждал студию требуя повторения концерта. (Крутили мы его после этого несчетное количество раз).
Следующим моим шагом сближения с театром была рецензия на какой-то спектакль на современную тему, где лидер «Ромэна», Николай Сличенко, играл роль парторга. Я его похвалил за искренность и обаяние, он мне позвонил...Так состоялось наше знакомство. Затем была запись – представление театра на студии. И мы как бы подружились. Жена моя в то время уехала с сыном в Молдавию на каникулы, и я почти все свободное время проводил в гостиничном номере Сличенко. Познакомился с его второй супругой, азербайджанкой, Томилой (первая жена, сохранившая фамилию мужа продолжала работать в театре), слушал подробные рассказы о театральных интригах... Был Николай тогда парторгом театра и воевал вовсю с Волшаниновыми (так что мои восторги по поводу исполнения Радой романсы воспринимались довольно кисло). Я Николаю сочувствовал и всячески способствовал появлению в местной печати положительных рецензий с выделением особо имени Сличенко. К тому были и объективные причины: не так давно прошло буквально триумфальное выступление Николая в Париже в составе, кажется, ленинградского мюзик-холла. Его «Милая, ты услышь меня», спетая с истинной страстью, каким-то переливчатым тоном, облетела и Францию и весь Советский Союз. Красавец, глаза с поволокой, голос грудной, обволакивающий... Ну, какое женское сердце устоит против этого.
Мы настолько подружились, что на наши вечерние посиделки в гостиничнои номере я стал приводить с собой моих телевизионных коллег женского пола, которые млели от восторга лицезрея рядом с собой самого Сличенко. (Представляю, что думала обо мне его домовитая жена Тамила видя рядом со мной очередную девицу. Одна из них, юная редактриса, появилась в вечернем туалете с обнаженной до пояса спинкой. И это в те – то годы! Увидел я это только когда она разделась в номере).
Расставались мы нежно, я был неоднократно приглашен в гости, («когда будете в Москве») и снабжен секретным номером домашнего телефона. Последние объятия, нежные поцелуи...
Жена моя по возвращении очень сожалела, что это знакомство прошло мимо нее, и взяла с меня торжественное обещание при первой же возможности и ее познакомить с кумиром.
Представилась возможность нескоро, спустя годы, мы уже перебрались на мою родину, в Молдавию. Я также работал на ТВ, но уже кинорежиссером, и писал театральные рецензии в местную прессу. И вот известие: к нам на гастроли едет «Ромэн».
Быстро, чтобы не опередили, взял подряд на освещение гастролей в республиканской газете «Советская Молдавия» и стал ждать их приезда. И вот первый спектакль «Мы – цыгане». Николай Сличенко – постановщик, и уже художественный руководитель театра. Еле дождавшись окончания представления мчусь за кулисы, бросаюсь с объятиями к другу - Николаю... и встречаю некое недоумение. С жаром напоминаю о Новосибирске. Николай слегка теплеет, но градус встречи весьма понижен. Некую неловкость пытаются смягчить жена Сличенко и его завлитша, молодая особа, которой я все уши прожужжал рассказами о нашей нежной дружбе. Я получаю приглашение посетить их в номере гостиницы и в свою очередь зову их в гости, к себе домой, дабы познакомить с супругой. И вроде бы, как я понимаю, приглашение принято. (О эта провинциальная наивность!).
В назначенный вечер приезжаю в гостиницу, захожу в номер, где застаю Николая в домашнем халате и хлопочущих возле него женщин: жену и завлитшу. Несколько светских фраз о погоде, я неосторожно спрашиваю о судьбе Волошаниновых (в афише театра их уже нет) и получаю равнодушный ответ: - Не знаю. Где-то растворились в бескрайних просторах нашей страны... Напоминаю, что надо собираться в гости ко мне, жена ждет, стол накрыт. И вот тут-то самое меня поразившее: Николай жалобно, как малое дитя, смотрит на своих женщин, «спасите, мол», и они начинают меня усиленно уверять, что он плохо себя чувствует, устал неимоверно... Николай же, дружбан мой новосибирский, молчит, тоскливо поглядывая по сторонам.
Тут-то я и понял, что такое культ личности в отдельно взятой семье, в отдельном театре... Короче, отрядили в гости завлитшу, которую я и привез на встречу с женой. (Больно было видеть, как кинулась к дверям моя празднично одетая жена в предвкушении встречи со своим кумиром). Но, молодец, виду не показала, как она огорчена, и мы мило провели вечер за вкусной едой и питьем (это были времена, когда в магазинах ничего не было, а холодильники ломились от снеди), и рассказами о закулисье театра «Ромэн». Ну, а о том, что мне высказала моя супруга после ухода гостьи, я лучше промолчу. Это был мой первый урок!
Татьяна Доронина
Второй преподала мне прекрасная русская актриса Татьяна Доронина. Театр имени Маяковского, в котором она в то время работала, проводил летние гастроли в Кишиневе. Получив в республиканской газете заказ на интервью с актрисой, я по телефону договорился с ней о встрече.
Разместился театр в самой шикарной в те времена гостинице ЦК, в самом центре города. В ресторане гостиницы кормили отменно, и я очень гордился тем, что раздобыл туда пропуск (простых смертных, с улицы, в отель не пускали). Беседовали мы с ней в уютном холле 4-го этажа, прямо напротив ее номера. Надо ли говорить о том, с каким трепетом я шел на первую встречу. В глазах, застилая все, стоял облик статной красавицы с высокой грудью (в одном фильме ее героиня говорит, что крестик на ее груди не висел, а лежал плашмя)... А этот завораживающий низкий, с придыханием, идущий из каких-то неведомых глубин голос!
И вот первое лицезрение великой Дорониной, как говорится, живьем. Голос был. А вот грудь куда-то делась. Да не просто уменьшилась, а как – то испарилась, как будто шарик проткнули. С трудом скрыл свое разочарование, благо процесс интервьюирования не позволял особенно отвлекаться. Но как–то так получилось, что одной встречей дело не ограничилось. Редакция попросила меня привести Доронину для встречи со всем журналистским коллективом. Ажиотаж был огромный, в конференц-зал набились и коллеги из других изданий, благо все размещались в одном огромном доме печати. Не скрою, я чувствовал себя особой приближенной к императрице.
А дальше понеслось. Узнав, что Доронина увлекается чтением, собрала уже приличную библиотеку, я предложил сводить ее в букинистический магазин, с персоналом которого был весьма дружен. А это были, напоминаю, годы книжного дефицита, когда за подписками выстаивали ночами в очередях. Близость к книге - источнику знаний, - весьма ценилась. А уж знакомство с девочками из букинистического книжного Клондайка вообще считалось высшим пилотажем в мире книголюбов.
И вот я привожу, предварительно договорившись, Татьяну Доронину в букинистический. Обеденный перерыв у них в те годы длился почему-то два часа. В первый час девочки во главе с директрисой отобедали в ее кабинете, а на второй, в качестве десерта, народная артистка. Битый час она послушно отвечала на самые разные вопросы хранительниц книжного дефицита, вплоть до интимных «замужем ли вы» и «есть ли у вас дети». Но зато и награда была царской, Доронина была допущена в святая святых, книжный склад (куда я ни разу не смел заглянуть!) и даровано ей было право купить все, что ей понравится.
Как вы понимаете, в гостиницу мы возвращались с двумя тяжеленными стопками книг, которые я как истинный джентльмен нес на своих руках. Многое она отложила (денег не хватило, и директриса еще долгое время паковала пакеты и самолично отсылала Дорониной в Москву). Так щедро букинистический магазин не вознаграждал никого на моей памяти.
Друзья – журналисты уже начали подтрунивать надо мной, намекая на наши уж очень близкие отношения. (Ах, если бы!). Финал наступил неожиданно. Мне предстояло занести Дорониной текст интервью, дабы она его прочитала и завизировала. Договорились встретиться у нее в гостинице, в 4 часа дня. На встречу я взял с собой своего сына Женю, студента 3-го курса Саратовского театрального училища, рассудив, что знакомство с великой актрисой будет ему в радость.
Принаряженные, в приподнятом настроении, заходим в гостиницу, поднимаемся на 4-й этаж, и я уверенно стучу в дверь номера актрисы. Тишина. Никто не отвечает. Стучу громче. Результат тот же. Дергаю ручку двери – заперто. Но ведь назначено! Встречаюсь с насмешливым взглядом сына. Спускаемся вниз, в холл. Там встречаю Александра Лазарева – тоже народного артиста, и спрашиваю его не видел ли он Доронину? На что он ехидно замечает, что «в этом городе вы единственный человек, который может точно знать где Доронина». Снова поднимаемся на четвертый этаж, снова стучу яростно в дверь, увы... Приходится уходить не солоно хлебавши. На сына боюсь смотреть. Такого падения родительского престижа я не ожидал. На всякий случай (уж не знаю по какому наитию) звоню из холла в номер по внутреннему телефону. О чудо! Отвечает Доронина. С жаром выпаливаю ей, как пытался достучаться к ней в номер. "Наверное, вы задремали?". – "Нет, - отвечает, - я слышала как кто – то пытался вломиться. О встрече я помню, но принято звонить из холла, извещая о своем прибытии. Я ведь могла быть и не одета". – "Но сейчас - то я могу к вам подняться?", - спрашиваю с надеждой. – "Встретимся в холле 4-го этажа через 20 минут", - ледяным тоном ошарашивает меня Доронина.
Через 20 минут встреча в холле. Представил сына. Доронина – само обаяние. Несколько теплых слов будущему артисту. Вычитала интервью. Несколько поправок внесла. Прощались любезно. Сын элегантно целует ей ручку. Великая актриса покровительственно ласково треплет его по голове. Все. Занавес опущен. Комментарий моей жены и сына об этой встрече я благоразумно опущу. Это был мой второй урок!
Вера Васильева
Третий мне преподала народная артистка Вера Васильева. Незабываемая героиня фильма «Сказание о земле Сибирской», юной студенткой получившая за роль румяной, пухлощекой деревенской девушки Сталинскую премию. Видел ее потом в во многих спектаклях, вплоть до грациозной графини из «Женитьбы Фигаро», но все-таки образ ядреной сибирячки из давнего фильма затмевал все последующее.
И вот летние гастроли Московского театра сатиры в Молдавии. Город гудел. Планировались творческие встречи с Папановым, Ширвиндтом, Державиным, Андреем Мироновым... Пошел слух, что Татьяна Васильева (она же Ицыкович) со своим новым мужем, актером Мартиросяном, приедут на день позже, на собственном автомобиле.(Какой шик! Какой бонтон!).
Рецензировать спектакль главного режиссера В.Плучека «Баня» республиканская газета доверила мне в соавторстве с главным редактором молдавского отделения ТАСС Семеном Ильичем Молдованом. Я себе выговорил право на самостоятельную рецензию еще одного спектакля театра, поставленного молодым режиссером, справедливо полагая, что тут уж смогу выговориться свободнее и честнее. (Лучше бы я ее не писал... но об этом позже).
Коллеги расхватали зарисовки, творческие портреты и интервью с самыми модными именами. Правда, не все проходило гладко. Молодая Жанна Винницкая, как ошпаренная, выскочила из номера Александра Ширвиндта, когда он предложил ей перевести интервью в иную, более интимную плоскость (так, во всяком случае, она рассказывала). Женская половина дома печати разделилась на два лагеря: одни обзывали Жанну дурой, («Такого мужика отшила!»); другие, со всем пафосом провинциальных старых дев, бичевали нравы столичного бомонда. («Они, что считают, что им все позволено!»).
Мне же выпало брать интервью у Веры Васильевой. Был приглашен в номер, познакомлен с мужем, актером того же театра Ушаковым, спокойным, рассудительным, я бы сказал, степенным. (Увы, творческая судьба его не так успешно задалась, как у звездной супруги). Были у нас и долгие, задушевные разговоры «за жизнь». И дегустация домашней стряпни (хозяйка она отменная). Все роковым образом изменилось после появления моей рецензии в печати (сейчас я даже не вспомню ни названия, ни фамилии режиссера). А занята в нем была в роли какой-то стареющей тетушки и сама Вера Васильева.
И вот утром следующего дня звоню ей в номер и интересуюсь мнением актрисы о своей рецензии. Не скрою, ожидал похвал, теплых слов, ибо пока все что я писал о театре ей безумно нравилось. В ответ сухое: "Читала. Вы знаете, мнения разные... В театре есть своя точка зрения на режиссера, о котором вы пишете: «запомните это имя», и она расходится с вашей". Слегка тушуюсь. "Ну, хорошо, встретимся, поговорим более подробно". (А у нас намечался совместный поход в знаменитые винные подвалы совхоза Криково). – "Да нет, - ледяным тоном остужает меня актриса. – Некогда нам по подвалам ходить. Да и вообще мы с мужем сейчас очень заняты". И из телефона бип, бип, бип...
Совершенно обескураженный делюсь своим недоумением с коллегами – журналистами. Разгадка пришла с неожиданной стороны. В доме печати состоялась творческая встреча с артистом театра Зиновием Высоковским (я на ней отсутствовал). И мой товарищ спросил у него, в чем причина такого резкого охлаждения Веры Васильевой к критику Михаилу Голеру, который и интервью с ней напечатал, и в рецензии похвалил. И «пан Зюзя» открыл все карты. Оказывается, не так как надо хвалил. Написал о героине Васильевой, что, несмотря на почтенный возраст, ее героиня «еще ого-го». Неужели непонятно, что ход времени актрисы воспринимают болезненно. Они же "вечно молодые". Она восприняла такую похвалу как удар в спину. "А кроме того, - продолжал Высоковский, - Васильева обиделась за меня, она нежно ко мне относится и всегда защищает".
И я вспомнил, что действительно довольно лихо приложил в рецензии Высоковского, написал, что «из любой его роли торчат тесемки кальсон пана Зюзи» из телевизионного кабачка «13 стульев». Вот это был мой третий урок. И последний! После этого решил: никаких личных контактов со звездами. Только из зрительного зала. С меня хватит!
Михаил ГОЛЕР
Новости по теме
- Вчера, 06:00
- 20.09, 06:00
- 30.01, 12:52
- 16.01, 20:00
- 04.01, 10:41
- 25.12, 13:51
- 24.09, 12:44
- 18.08, 16:14
- 04.08, 09:21
- 24.06, 17:04
Комментарии (0) Добавить комментарии
Новости по теме
- Вчера, 06:00
- 20.09, 06:00
- 30.01, 12:52
- 16.01, 20:00
- 04.01, 10:41
- 25.12, 13:51
- 24.09, 12:44
- 18.08, 16:14
- 04.08, 09:21
- 24.06, 17:04