Расследование

Идея «объединения двух румынских государств» стала константой политического дискурса в Бухаресте. Это обязательный пункт предвыборных деклараций любого румынского политика с серьезными заявками на власть. Эксперты по обе стороны Прута не раз говорили, что цивилизаторские замашки Румынии в отношении Молдовы имеют мало общего с реальностью. Однако политики, то ли в силу искренних «душевных порывов», то ли из-за ангажированной позиции, то ли (что вероятнее) из популистских соображений никак не оставляют эти идеи в покое. И это несмотря на то, что агрессивно продвигаемый миф об «унире» немало вредит имиджу Бухареста и способствует расколу в молдавском обществе, мешая стране через консолидацию выйти на траекторию устойчивого развития, основанного на своих национальных интересах.  

24 октября в Румынии прошел съезд «Народного движения», которое возглавил экс-президент соседнего государства Траян Бэсеску. Высказывания политика в ходе собрания не прошли незамеченными в СМИ, учитывая, что он в очередной раз рассуждал о будущем Молдовы и «милом его сердцу» объединении «двух румынских государств». Дескать, у Молдовы три пути развития: первый – получить перспективу членства в ЕС, чему противятся ведущие страны Евросоюза, второй – объединение с Румынией, третий – «придет Путин и решит проблему, как в Сирии». Следуя логике бывшего президента, поскольку третий путь – нежелателен, первый объективно неосуществим, остается старая добрая «униря».

На чем основана «уверенность» Бэсеску в возможности «прихода Путина» в Молдову (и, кстати, что конкретно под этим подразумевается), он не пояснил. Также он почему-то исключил из списка вариантов то, что Молдова может развиваться как независимое суверенное государство, руководствуясь своими национальными интересами, а не навязанными извне.

В программе «Народного движения» под названием «Моя Румыния» прямо записана цель «продвигать и поддерживать устремления к европейской интеграции Республики Молдова, а также прорумынские настроения на уровне молдавского общества с целью реализации общего желания к объединению двух государств». Вопрос: а собираются ли румыны спросить мнение молдавского народа на этот счет?

Надо признать, приведенные Бэсеску на съезде доводы в пользу «унири» весьма изощренны. Мол, в случае объединения Румыния станет крупным сельхозпроизводителем Европы, увеличит население, будет получать по квоте больше финансирования в рамках ЕС и больше мест в Европарламенте. Однако нарисованная «идиллия» не выдерживает критики. Подобные аргументы воздействуют разве что на не слишком теоретически подкованную, романтически настроенную молодежь, которую унионистские турпоходы, марши с развертыванием флагов и т.п. привлекают как антуражная тусовка.

Идеологи унионизма умалчивают, откуда Румыния, которая должна будет покрыть расходы на воссоединение, возьмет эти средства, если сейчас ее госдолг составляет 39,6 процента ВВП. Экспертами подсчитано, что объединение потребует вложения до 90 миллиарда евро в течение 20 лет (что вернуло бы Румынию по уровню ВВП в 1990 год). Также фантазеры от унионизма не объясняют, с чего вдруг ЕС должен захотеть профинансировать реализацию идеи фикс многочисленных продолжателей «румынского дела», если очевидно, что большинство из них просто делают себе на этом имя и политическую карьеру.

В Молдове, например, «грядку» унионизма «окучивает» целая плеяда политиков и общественных деятелей. И в нынешний, непростой для Молдовы период нестабильности с заметной регулярностью эти «радетели» о процветании страны стали выступать с письмами к руководству, инициативами сбора подписей за объединение двух государств. Но главное – непонятно, на чем основаны их посулы, что «униря» откроет Молдове путь к процветанию.

В открытом доступе есть сухие цифры, свидетельствующие, что пребывание в составе Румынии в межвоенный период (1918-1940 годы), которое сторонники объединения стремятся представить «золотым веком», обернулось для Бессарабии не расцветом, а, напротив, экономическим упадком. Реализованные здесь проекты в области транспорта и связи, которые преподносятся сегодня апологетами унионизма как великие достижения, имели главной целью, вполне объяснимо, не нести прогресс, а как можно скорее привязать новое территориальное приобретение к «Старому королевству».

Между тем, за пару десятилетий на треть сократилось число бессарабских предприятий: если в 1919 году здесь насчитывалось 262 крупных предприятия, то в 1937 году – 196. Фонд заработной платы упал на 33,6 процента. К 1937 году производственные мощности местных предприятий пищевой, текстильной, строительной, деревообрабатывающей промышленности использовались на 12,5-16,9 процента, металлообрабатывающей – на 5,4, кожевенно-меховой – на 0,2 процента. Тариф на железнодорожные перевозки для местных экономических агентов был установлен на треть (мука), а то и почти в два раза выше (подсолнечное масло), чем для румынских. Бессарабии была отведена роль аграрно-сырьевого придатка «Старого Королевства», рынка сбыта для продукции румынских монополий. Население Бессарабии в 1918-1939 годах сократилось на 14,4 процента. 

Французский военный атташе в Румынии генерал Петен писал в записке от 15 сентября 1919 года: «Состояние румынского управленческого аппарата в Бессарабии можно назвать как «обладающий абсолютной властью». Экономическая жизнь остановлена по причине различного рода вмешательств в свободную торговлю. Угроза реквизиций довлеет над торговыми отношениями, поскольку, как говорят среди людей, реквизиции означают на самом деле конфискацию». Дальше генерал прямо пишет: «Оккупация проводилась для того, чтобы румынизировать страну так, как это понимали оккупанты. Но по их действиям можно подумать, что Бессарабия является завоеванной вражеской территорией».

Многие историки на основании воспоминаний очевидцев выделяют и установление в Бессарабии с приходом румын тяжелого общественно-политического климата, который характеризовался арестами, реквизициями, злоупотреблениями властью, самоуправством. Как писал в 1935 году румынский публицист Скарлат Каллимаки, «с момента вооруженной оккупации и до настоящего дня Бессарабия рассматривается в качестве колонии с местным населением низшей расы, а отсюда – и необходимость применения колониальных методов правления» (История Республики Молдова с древнейших времен до наших дней, Кишинев, 2002).

За свидетельствами того периода, показывающими плачевную ситуацию с соблюдением прав населения Бессарабии, часто упускается из виду ключевой вопрос: а было ли на международном уровне признано присоединение Бессарабии к Румынии? Как бы отвечая на этот вопрос, американский историк Ч.Кинг в своей книге заключает: «Бессарабия – единственная добыча, место которой в составе Румынии никогда не было обеспечено каким-либо международным договором. Она (оккупация королевской Румынией Бессарабии) никогда не была признана не только Советским Союзом, но и западными странами, так как этот пакт (Парижский протокол от 20.10.1920 г.) так и не был ратифицирован Японией и к нему не присоединились США. Он – этот протокол – остался бесполезным юридическим инструментом» (Ch.King, The Moldovans, Stanford, 2000).

Как ни трудно это признать сторонникам унионизма, но из истории молдавской земли не вычеркнешь более 180 лет пребывания в составе Российской Империи, а потом – Советского Союза. Во многом этот период закрепил у молдаван восприятие себя как особого этноса. И даже подчеркивание языковой общности не в силах разрушить это национальное самосознание.

Еще одна причина, почему указанный период не в чести у унионистски настроенных журналистов и исследователей, заключается в том, что кроме тяжелых страниц истории, которые Молдове пришлось разделить со многими другими народами СССР (включая голод, депортации, репрессии), этот этап с определённого момента ознаменовался небывалым развитием производства, ростом уровня жизни и благосостояния населения.

К 1987 году объем промышленного производства Молдовы вырос по сравнению с 1941-м в 73 раза. В 1980-х порядка 320 видов промышленных товаров, произведенных в МССР, поставлялись в 67 стран мира, включая Великобританию, ФРГ, Чехословакию, Францию, Канаду. Объем сельскохозяйственного производства возрос к концу 80-х по отношению к 1941 году  более чем вчетверо, причем по животноводству прирост составил почти семь раз. За 1960-1990 годы в 5,3 раза вырос национальный доход МССР. Высокая занятость, надежная система соцзащиты, достойный уровень материального благосостояния населения – все это обеспечило достижение в 1970-1980 годы показателя средней продолжительности жизни в Молдове на уровне 70 лет. Население Молдовы выросло с 2,056 миллиона  человек в 1945 году до 4,366 миллиона в 1991 году, после чего неуклонно падало до нынешнего уровня 3,555 миллиона человек.

Весь советский период своей истории Молдова получала из центра щедрые дотации. Например, в 1989 году странные «советские оккупанты» перечисляли Молдове дотации в размере 612 рублей на душу населения. На 1990 год первичный (без дотаций) ВВП республики составлял 19,979 миллиарда долларов США, а после перечисления дотаций – 49,092 миллиарда долларов. То есть республика получала дополнительно 145 процентов к собственному ВВП.

Однако этих фактов и цифр нет в курсе «истории румын», который преподается во всех молдавских школах. Историю Молдовы активно переписывают, причем не только в учебниках, но и в головах подрастающего поколения. Более того, сила этого мифотворческого запала в том, что он охватывает не только Молдову. Румыны и в своей-то истории не со всем согласны. Иначе чем объяснить такой наглядный факт, что при восстановлении фресок в румынских церквях сегодня надписи, изначально сделанные кириллической графикой (в ту пору церковнославянский был главным языком церкви, культуры и учености в этих краях), «реставрируют», переписывая на латинице. «Неудобный» для официальной исторической концепции факт значительного влияния славян на молдавскую и румынскую культуру (даже первый письменный памятник румынского языка, письмо боярина Някшу от 1521 года, был сделан кириллицей) в буквальном смысле старательно замазывается.

В результате масштабных «евроинтеграционных опытов» брюссельских цивилизаторов Молдова уже превратилась в арену столкновения Востока и Запада. А из-за попыток продвижения унионистского проекта Румынии стала объектом еще и жесткого этнокультурного эксперимента по переписыванию культурных кодов, смене идентичности целого народа.

В «сухом остатке» имеем следующее.

«Европейская история успеха» Молдовы отложена на неопределённый срок (на словах - до тех пор, пока Кишинев не победит коррупцию и не проведет реформы). Унионистский проект тоже якобы «ждет своего часа» (в реальности же из лиц принимающих решения, никто всерьез не верит в его реализацию). Но живем-то сегодня. И невзрачное «сегодня» для Молдовы означает бесконечные метания между Западом и Востоком, Румынией и Россией, и вследствие этого – провал любых конструктивных попыток консолидации общества. Нынешние брюссельские и бухарестские экспериментаторы остаются при своем, а вот тем, кто живет в Молдове, приходится переживать на личном опыте все негативные издержки превращения в арену столкновения цивилизаций и картин мира.

Пока молдавское общество не придет к внутреннему согласию, не отделит свои интересы от чужих, навязанных извне, любые надежды на развитие и процветание, увы, останутся призрачными. Раз уж решили стать независимымгосударством, нужно им становиться на деле.

Петру КАЗАНЧИУ, политолог

К фото

На фоне продолжающегося в Молдове с начала года внутриполитического и экономического кризиса унионисты активизировались. Вот что произошло только за последние четыре недели: сенат в Бухаресте единогласно принял законопроект о провозглашении 27 марта национальным праздником – днем объединения Бессарабии с Румынией; в Молдове аналогичную инициативу выдвинула депутат от либерал-демократов Мария Чобану; в очередной раз выступил за объединение Траян Бэсеску, экс-президент Румынии, возглавивший «Народное движение»; в Кишиневе прошел марш унионистов; члены союза писателей Молдовы призвали власти и население к «унире». И это далеко не все. В основе этих акций – идея о том, что молдавское государство несостоятельно, а единственный путь к спасению – слияние с Румынией. Против этого общество реагирует вяло: видимо, за двадцать с лишним лет свыклись с тем, что часть граждан выступает за исчезновение своей страны с политической карты.