Город

Во многих парках и скверах Кишинева кипит сегодня работа: укладывают тротуарную плитку, устанавливают новые скамейки, высаживают цветы и кустарники. Не так давно, к радости жителей Рышкановки, изменился и облик большого сквера перед АО «Мезон». Теперь его уютные аллеи не пустуют даже в ненастную погоду.

На детской площадке у импровизированного корабля толпится детвора. Не простаивают без дела спортивные тренажеры. Под сенью берез и кленов играют в бадминтон, вышагивают с палками для скандинавской ходьбы, оккупируют столики у кофеен. Но мало кто из нынешних завсегдатаев сквера знает имя человека, благодаря которому на этой территории несколько десятков лет назад появился удивительный по красоте цветущий оазис. Ни одно промышленное предприятие столицы в 70-80-е годы прошлого века не могло похвастать такой оригинальной зеленой зоной, как та, что украшала почти полукилометровый фасад «Мезона». Арсений Федоров – так звали легендарного садовника, возглавлявшего заводскую бригаду озеленителей.

В 1952-м году Арсений Алексеевич стал главным озеленителем Кишинева. Истерзанный войной город с трудом залечивал раны, и Федорову не терпелось. Быстрее! Ярче! Зеленее! Деревья повсюду были запущенными как беспризорники. И вот впервые за многие годы на улицах зазвучало стрекотание секаторов. Выкорчевывали сотни засохших акаций, тополей, кленов. Десятки скверов, бульваров, аллей, клумб Федоров поначалу вычерчивал, продумывал в эскизах, схемах. Начальство добродушно хлопало Арсения Алексеевича по плечу: ну, размахнулся, ну, фантазер! А фантазии на глазах одевались листвой. Над центральной улицей Ленина закружили сладкие липовые ароматы. Зашелестела листва в новорожденных скверах перед гостиницей «Молдова» и железнодорожным вокзалом. Вместе со скульптором Соболевым мудрил Федоров над фонтаном в центре парка Пушкина, над украшающей центр парка клумбой.

Десять лет выкрашивал Арсений Алексеевич столицу в зеленый цвет – целая ботаническая страница истории Кишинева. Именно он создавал и цветущий мир выставки достижений народного хозяйства, отвоевывая для пальметтных яблоневых садов полузаброшенные огороды… Мы познакомились в 1991 году. С теплотой вспоминал Федоров о том, как усердно помогали ему когда-то на ВДНХ тысячи студентов госуниверситета, как бережно «расселяли» они в черноземе клубни и семена, стебли рассады и прутики саженцев. Так кружки, ромбики, квадратики на его планах-схемах превращались в красочные цветники и уютные аллеи.

Шли годы, подоспела пенсия. Но «заслуженный отдых» обернулся для Федорова еще 18 годами ратного труда на «Мезоне». Наверное, он увлекся и все перепутал – взял да окунул промышленную громадину в благоухающий парк. А ведь начинал тут с пустырей, с истощенной, бугристой, захламленной земли. Ходил по кабинетам, убеждал – и добился своего: тысячи кубометров чернозема привезли самосвалы, дни напролет ревели бульдозер и экскаватор, облагораживая территорию.

Его владениями были 12 гектаров – газоны, цветники, аллеи на территории «Мезона», возле заводской поликлиники, детсада, общежитий. И, конечно, парк перед заводскими корпусами. Вместе с Арсением Алексеевичем мы шли по его аллеям от причудливых плачущих шелковиц и осанистых можжевельников к голубым елям и соснам, от неувядающего самшита и французской сливы к лучезарной березовой роще и щеголеватым шаровидным кленам. И словно в другом измерении оказывались скорости Московского проспекта, круговерть заводской проходной, стекло и бетон корпусов.  А каким чудом становились в пору цветения знаменитые федоровские розовые аллеи!

Арсений Алексеевич был чудесным рассказчиком, увлекательно поясняя, почему именно в том уголке парка решил «расстелить» лужайку, какие саженцы особенно долго искал. «Этот каштан – умница, чудом выжил. Вот тут цементом с краской его подлечил, - знакомил он меня со своими питомцами, - А знаете, как можжевельник вырастет? Метров до десяти! Красотища будет… Шелковицу я по-своему подрезаю…». И тут же сетовал: «Жалко, что преемника у меня нет. Пытался учить – не хотят, не получается…»

На вопрос о своей заветной мечте он ответил так: «Растет в Индонезии одно дерево. Я по телевизору видел, название не  запомнил. 3000 лет растет! А какая крона! Вот за такой саженец я бы многое отдал». Заморское дерево так и осталось мечтой, зато в разных корпусах завода, в холлах, благодаря стараниям Федорова появился десяток привезенных из-за границы пальм. Поливал он их, подрезал «по науке», и выросли они мощными трехметровыми красавицами. 

В пору нашего знакомства Арсению Алексеевичу  было 82. Не без гордости сообщил: ни одного бюллетеня за 12 лет. Отпуск – только зимой. С подчиненных спрашивал строго, прохлаждаться никому не позволял. Посадка, полив, прополка, внесение удобрений, косьба газонов, уборка сена и листвы, подрезка деревьев и кустарников… Он все должен был показать, подсказать, подправить или переделать. Что ни день – километров десять вышагивал.

… Его самые ранние воспоминания о себе самом – лето в прадедовском саду: до локтей стекающий сок медовых груш и старый малинник, в котором прятался, как в лесу. Так и запомнил: сначала был сад. Потом – сиротство и голод, жар кузницы, блестящее институтское распределение и все перечеркнувшая война, кровь и пот партизанских дорог, ухабистый путь первых послевоенных лет… Ну, разве не про него, не за него выдохнула Цветаева: «За этот ад, за этот бред пошли мне сад на старость лет»?

Не стало Арсения Алексеевича 15 февраля 1996 года. После сильнейшего снегопада он поспешил к заводскому парку, чтобы стряхнуть тяжелый мокрый снег с ветвей деревьев. Где-то в центре города поскользнулся, упал. После серьезной травмы уже не оправился. Но и сегодня, спустя несколько десятков лет, придуманный, выстраданный Арсением Алексеевичем парк приглашает нас на традиционный променад. В нем многое перестроено, перекрашено, пересажено. Но здесь еще растут березы, крымская сосна, голубые ели, лично знавшие Садовника.

Татьяна БОРИСОВА