История

«Октябрь», «октябрьские праздники», «революция» – именно эти слова в 1990 году стали несовместимы с такими понятиями как «независимость», «национальная идентичность» и «национальное возрождение». В том же году кишиневский дворец «Октомбрие» сменил свое название, а позже получил имя Николае Сулака.

Но смогли бы такое построить после 1991 года? На этот вопрос «Молдавских ведомостей» отвечает главный механик концертного зала Валентин Ратковский, с первого дня участвовавший в возведении самого грандиозного сооружения Молдавской ССР. Новейшее оборудование и уникальные технологии сделали Ратковского одним из главных героев большой стройки. В его трудовой книжке обозначен непрерывный стаж работы в концертном зале – 50 лет.

В выходной Валентина Григорьевича мы застали на рабочем месте, в кабинете на третьем этаже здания.

Чиновники и звезды под одной крышей

- Здание на улице Пушкина, 21 в национальном реестре значится как здание многоцелевого назначения, зрелищное сооружение первой категории. Как все начиналось?

- Торжественное открытие концертного зала состоялось в 1974 году и было приурочено к 50-летию образования Молдавской ССР, юбилею создания Коммунистической партии Молдавии. Здесь проходили съезды, пленумы, торжественные собрания ЦК КПМ, на государственном уровне организовывались концерты лучших артистов и коллективов Молдавии, дружественных республик, зарубежья.

В 70-е годы Москва запланировала строительство в СССР четырех таких концертных залов: в Кишиневе, Киеве, Тбилиси и Ленинграде. Наш дворец «Октомбрие» был возведен по проекту известного киевского архитектора Семена Фридлина, с которым мне довелось работать при монтаже сцены, и группы инженеров-проектировщиков киевского института «Гипрогражданстройпроект».

Четыре дворца-близнеца

- А почему не доверили нашим специалистам?

- Строительство обошлось в 14 миллионов рублей – сумма по тем временам неслыханная. По такому же проекту строили и другие дворцы, я был в Киеве, наши специалисты ездили в Тбилиси.

Я участвовал в наладке всего оборудования, каждую гайку, каждый болт, каждую техническую пару пропускал через свои руки. Все для нас было внове, никто не знал, как с этим обращаться. Получили уникальное оборудование из Москвы, Саратова, Ленинграда, эскалаторы - из Донецка, лифты – из Шостки. 

Поначалу работали наладчики из Киева, потом передали эстафету нашим. Трудились ответственные ребята, прошедшие армию. Сходившее с конвейера оборудование в эксплуатации оно могло показать другие характеристики, на месте мы его адаптировали.

Что вызывало сомнение - заставлял переделывать, потому что очень высока была ответственность. Руководил стройкой заместитель начальника хозуправления Совета министров МССР. Часто бывал секретарь горкома Владимир Киктенко, с которым я был хорошо знаком, он закончил киевский технологический институт, мы часто пересекались. Наведывались на стройку и другие ответственные лица.

Не тяни-толкай, а автоматика

- За что конкретно отвечает главный механик?

- За все механическое оборудование – паспорта, чертежи. Есть срок износа, за всем нужно следить. До концертного зала я пару лет трудился инженером в горном отделе Молдниистройпроекта, работа была связана с шахтами, с риском, оттуда и отношение. Во дворец я попал случайно, меня неохотно отпустили, думали, вернусь…

Самые опасные механизмы - лифты и эскалаторы. И сцена, где очень большой вес: только один щит над головами артистов весит 22 тонны. Но, поверьте, он очень надежно закреплен. Сцена была разбита на сектора: пять площадок и транспортер по горизонтали, тут мне довелось напрямую пообщаться с главным архитектором проекта.

- Какие у вас были отношения с Семеном Фридлиным?

- Мы говорили на одном языке как два инженера. Что-то могли начертить на бумаге, обсудить, и сразу же все шло в дело. Это был уникальный проект.  Сцена была напичкана механизмами, все управлялось кнопками с верхнего и нижнего пультов. Это тебе не тяни-толкай, как было раньше, а автоматика.

Вся сцена - 70 метров, все по сей день благодаря профилактике работает исправно, без ремонтов, несмотря на 50-летнюю эксплуатацию и два серьезных землетрясения.

Балкон с отдельным входом для Бодюла

- Вносились ли в архитектурный проект Фридлина какие-то изменения?

- С внешней стороны – нет, но здание переделывалось внутри. Сначала с балкона выход был прямо в партер, но это не понравилось Ивану Ивановичу Бодюлу, который только что приехал с открытия такого же зала в Тбилиси. Он собрал руководителей стройки и ошарашил: «Сделаем, как в Грузии. Лестницы снесем!».

И это почти накануне сдачи в эксплуатацию! В результате за считанные дни сделали балкон с отдельным выходом.

Техника 70-х до сих пор не подводит

- Есть ли разница между нашим залом и киевским?

- Тот вдвое больше, на 4 тысячи мест, эскалатор по центру. Очень красивый зал отделан белой березой для хорошей акустики, березовая плитка до сих пор очень красиво смотрится. У нас – финская фанера, тоже красиво.

Все четыре дворца были построены по одному проекту, получали одно оборудование, до начала нового века пользовались той же техникой, приобретенной в 70-е-80-е. Микрофоны, кино- и звукозаписывающая аппаратура хоть и устарели морально, но сбоев не давали.

Диван Брежнева и «Малая земля»

- Запускались мы 9 августа. На концерте для строителей выступала Мария Кодряну, высоко оценившая акустику зала. Отметили все недоработки, дворец закрыли на месяц. Официальное открытие состоялось 14 октября.

Приехал сам Леонид Ильич Брежнев. Все секретари райкомов и горкомов присутствовали во главе с Иваном Ивановичем Бодюлом. Диван, на котором отдыхал Брежнев, до сих пор сохранился. Генсек был уже в возрасте, уставал. Сидеть на совещании по пять-шесть часов не каждый выдержит. И потому делали перерывы.

Я видел Брежнева очень близко. Приятный, открытый в общении, никакого высокомерия. Многие в то время спорили об авторстве книги «Малая земля», но я убежден, что именно он ее написал. И написал правду.

В 1967 году я с другом Валентином Руло, участником боев на Малой земле, шел по Днестру на лодке. По вечерам мы сидели у костра, уху варили, общались. Валентин работал инспектором, а мой брат начальником инспекции министерства торговли. На почве любви к природе мы подружились. Так Валентин буквально слово в слово повторил то, о чем говорилось в книге: «Мы сидели в своих окопах, немцы неподалеку от нас – в своих.  Поблизости был ручей. Мы по очереди брали воду из него. Потом по договоренности стреляли: с трех до четырех часов стреляли наши, потом мы ложились в окоп – те стреляли. Никто никого не убивал. Но в один день кинули туда десантников и пошла бойня...».

«Жок» выбивал из строя механизмы

-  А первых гастролеров помните?

- Самой первой была болгарская певица Лили Иванова. Потом приезжало очень много зарубежных артистов, все звезды России, молодая Алла Пугачева. Постоянно работали наши артисты.

Особо запомнились выступления ансамбля Сергея Лункевича, народного артиста СССР, профессионала высочайшей пробы. Очень сильный коллектив был на пике славы.

«Лэутаров» меньше слышно было, зато блистали эстрадники из «Норока». И, конечно, «Жок», он у нас репетировал постоянно. И так «бил» механизмы, что 45-метровый транспортер внизу под их ногами двигался. Выбивали подшипники – все летело.  

Позже мы курировали здание на Скулянке, куда переехал репетировать ансамбль, я отвечал за сцену. Там находился кислородный завод, цеха были большие, места было много. Там «Жоку» и сделали базу для репетиций. А числились они все равно здесь.

- А что сейчас с артистами из ансамбля Лункевича?

- Коллектив остался у нас, но репетирует в фойе. Артисты как спортсмены – они всегда должны быть в форме.

И никаких гвоздей

- Требования к сцене у выступающих бывают?

 - А как же. Сцена должна быть деревянная. И чтобы никаких гвоздей. Поэтому их забивали особым способом, горизонтально.

К сожалению, за 50 лет она не обновлялась и от времени стерлась. Сейчас мы стелем линолеум, а так не положено.

Перекрыть сцену заново стоит очень дорого, нужна лиственница: она крепкая и не дает трещин.

Шлифовали сцену для Волочковой

- Приезжала к нам лет десять назад московская балерина Анастасия Волочкова, сценой осталась недовольна. Потребовала потереть ее наждачной шкуркой. Сделали!

БДТ с Товстоноговым приезжал. С Ширвиндтом у меня неприятный разговор случился – я был тогда за главного инженера. Все ему не нравилось.

Принялся шантажировать: «Я пойду в ЦК. То у вас плохо и это... Микрофоны не те дали».

Я ему говорю: «А с кем вы по поводу микрофонов из Москвы говорили? У нас других нет». - «Как так, наш начальник звукотехники договорился с вашим начальником. Давайте вашего начальника!».

Я зову нашего Александра Петрова: «С тобой говорил человек из Москвы?». - «Нет». Ширвиндт замолчал.

Очень позабавил нас Андрей Миронов. Парень он был хороший и артист замечательный, но со странностями. Идет по сцене, задел штору, а каждая ее половинка весит полтонны. Упал микрофон. Он бегом к нам: «Я что вам, мальчик?». - «А что случилось?». - «Упал микрофон!».

Ну упал, парусность у штор большая, зацепило… Другой артист поднял бы микрофон и передвинул бы. А он привык, что у него сто нянек.

Приезжали японцы и коллектив из Северной Кореи – привезли все, что им было нужно, ничего не просили. Занесли на сцену, поставили, пошли работать. Ушли со сцены - все собрали. А у нас задействовано множество людей: рабочие сцены, машинист сцены...  

«Воронежский хор» соперничал с «Жоком»

- Что из выступлений на сцене «Октомбрие» вам больше всего запало в душу?

- «Воронежский хор». «Жок» хорош, мы к нему привыкли, но воронежцы танцевали так, что зрители были потрясены. Владимир Курбет, руководитель «Жока», сидел в 14-м ряду и очень ревностно воспринимал реакцию зала.

Хотя «Жок» не был бы «Жоком», если бы – будем честны - постановщиками многих танцев не были бы хореографы из Москвы. Да и хоровая капелла «Дойна» не была бы так знаменита, если бы не ее руководитель, народный артист СССР, хоровой дирижер, ленинградец Владимир Минин, который передал затем эстафету Веронике Гарштя.

Филармония не сгорела бы, если…

- А кто был первым директором «Октомбрие»?

- Василий Александрович Райлян. Его сменил Михаил Мурзак, затем пришел Виктор Негреску. Довелось поработать и с Валентином Гога.

Молдгосфилармония, органный зал и концертный зал «Октомбрие» представляли собой одно объединение, которое наша команда механиков обслуживала. В 1995 году нас разъединили. Если бы не это – филармония бы не сгорела, была бы в надежных руках наших технарей.

В органный зал меня продолжают приглашать, обслуживаю большую центральную люстру и люстры по бокам. Для этого нужен специальный допуск, я каждые три года сдаю экзамен.

Центральная люстра весит полторы тонны. Раз в год ее опускают для обслуживания, при испытании подвешивают груз. Трос и крепления должны выдержать три тонны. После этого люстра проверяется на механические повреждения.

За полвека – ни одного сбоя

- Как вам работалось в Валентином Гога?

- Нормально. Он сделал карьеру из простых музыкантов, не был назначенцем. За что и уважали. Гога работал в филармонии в основном. Когда нас разделили, пришел к нам директором.

- С чего начинается утро главного механика Валентина Ратковского?

- С обхода служб. Есть план проверки. У нас за 50 лет не было ни одного сбоя. Единственный раз был не по нашей вине: электросети отключили напряжение. Но, правда, быстро включили.

- Как будете отмечать 50-летие?

- Будем обеспечивать работу художественных коллективов. Видите, какое оживление на сцене?

- С юбилеем вас и ваших коллег. И – никаких ЧП!

- Спасибо!

Интервью взяла Мария БУИНЧУК