История

Мой дед по матери Михаил Георгиевич Кирица служил в царской армии, оттуда в нашей семье русский язык.  Но вскоре Михаилу Кирице пришлось этот язык напрочь забыть, поскольку после 1918 года Бессарабия вошла в состав королевской Румынии, и говорить по-русски не просто возбранялось – за это наказывали. 

Линейкой по рукам

Что из этого периода моей маме запомнилось? Она, как и все ученики киперченской гимназии, носила белый берет со значком румынской молодежной организации и пела: «Noi santam strajerii tarii», а на уроке, когда была невнимательной, получала линейкой по рукам. Было больно до слез, было обидно, но приходилось терпеть. 

Этот период был ознаменован трагедией. В селе Чихорень района Орхей, где жила многодетная семья Кирица, было двое мужчин по имени Михаил Кирица, полные тезки. Тезка моего деда украл лошадь и, чтобы избежать наказания, исчез из села. Вместо него жандармы скрутили моего невиновного деда и так поиздевались над ним, что если бы семья не взялась дружно спасать своего кормильца, так бы и погиб он от жестоких побоев.

Мне кажется, последствия этих травм сократили ему жизнь… но не убавили сексуальной энергии – в семье родилось 13 детей, из которых выжило девятеро. 

Замес теста как урок русского 

Моей маме было 16 лет, когда ее мама умерла от сердечного приступа, и она была хозяйкой их большого дома, в котором в войну разместился штаб Красной Армии. Нужно было печь хлеб для штабных и, замешивая тесто, мама натирала себе мозоли до крови. Когда кто-то из военного начальства заметил раны на ее руках, в подмогу ей дали солдата. Он веселился, обучая юную девушку русским словам, смысл которых она бегала спрашивать у отца. «Не повторяй их больше, доченька, они означают совсем другое», - учил он ее. 

Когда окончилась война, мой дед стал работать секретарем киперченского сельсовета, поскольку никто лучше него в селе не владел русским, на котором велась документация. Интересно, что выражение «хайдем ла рушь», то есть в сельсовет, сохранилось у старшего поколения до сих пор, и в первые дни моей работы в местной районной газете я часто слышала это выражение, смысл которого до меня поначалу не доходил. 

У дедушки было много земли. Тогда за дочерьми принято было давать в приданое землю, ее у деда при Советах не экспроприировали, поскольку обрабатывали они ее всей семьей, без привлечения батраков. Взрослые дети почти все находили себе пару в родном селе или поблизости, и только мама, окончившая оргеевское медучилище, вышла замуж в Теленештском районе. 

Земля Санниковых

Только три месяца счастья испытала она в своем замужестве, поскольку в 1948 году ее муж, директор местной гимназии, по навету трех своих молодых коллег был осужден на десять лет лагерей. Они, оказывается, над директором «просто пошутили». И потом сами были в шоке оттого, чем отозвалась их «шутка». Но хода назад не было. 

В 1949-м в сибирскую ссылку на Дальний Восток отправили всю семью репрессированного директора: его мать и мою маму с родившимся ребенком. Поезд стонал от случившейся несправедливости, в вагонах женщины от неизвестности плакали. И только моя бойкая мать, знавшая русский, отважилась заговорить с конвоиром, охранявшим их вагон. 

«Неужели нас отправляют на вечное поселение?» - осторожно поинтересовалась она у пожилого солдата с винтовкой за плечом.  Тот почесал затылок и в задумчивости произнес: «А что в этой жизни есть вечного?». Мама восприняла эту его сентенцию как ответ. По вагонам пронеслось: «Не на вечное, только на время, мы вернемся». Ехать стало чуточку веселее... 

В Заиграевском леспромхозе мама работала десятником на зарплате и бесплатно переводчиком между ссыльными молдаванами и русским начальством. Ее ценили, закрытые ею «процентовки» поощрялись премиями. 

В ссылке молдаване общались между собой на молдавском, но молдавский укреплялся русским за счет дружбы с местным населением. Через пять лет папина отсидка в лагере (он строил вместе с другими зеками русский Волго-Донской канал) продолжилась «поселением» в местах ссылки его семьи. 

Вскоре одна за другой у родителей родились мы с сестрой. Старшая Мила к тому времени умерла, папа так ее и не увидел. Среди «крестных» у нас с сестрой была семья Санниковых, с которыми родители по возвращении в Молдавию очень долго переписывались. 

Черти в шляпах

Закон запрещал бывшим ссыльным возвращаться в родные места – наверное, из-за опасения мести. Родители обосновались в Оргееве, куда вслед за ними приходили контейнеры со стройматериалами для «финских домиков». Нас с сестрой – чтобы не мешали – на все лето отправили в деревню, к папиной сестре, где местные дети настороженно к нам относились и называли нас за странную привычку носить шляпы от солнца «драчь ку пэлэрий» («черти в шляпах»). Мама периодически навещала нас, и в один свой приезд, застыла у плетня, услышав, как мы с сестрой, неуверенно пока еще, лопочем что-то на молдавском. 

Наступил сентябрь. В молдавскую школу с таким скудным набором слов меня, конечно же, не приняли, как ни настаивали на этом родители. Определили в русскую начальную школу, вся прелесть которой была в том, что она находилась рядом с папиной стройконторой в бывшем здании еврейской синагоги. И папа поутру за ручку отводил меня на учебу. К слову, все прорабы в стройконторе были евреи, папа то и дело приносил домой еврейские словечки. Они как-то по-доброму звучали, и многие выражения я помню до сих пор. 

Классный час на тему депортации

Среднее образование я получила в русско-молдавской школе, и худо-бедно молдавский кое-как освоила. В один прекрасный день на классный час наш классный руководитель пригласила мою маму (она была передовик производства на ковровой фабрике, депутат местного совета). Я была от этого в шоке – чем моя мама могла быть интересной подросткам? И тут мама рассказала нам о депортациях молдаван (неслыханное по тем временам дело, даже у нас в семье не принято было об этом говорить), и ребята с интересом слушали. Сегодня думаю: знала бы секретарь парткома школы тему классного часа, вот бы нашей классной досталось бы! 

Неопытная молоденькая учительница, ненамного старше нас, была, наверное, самым смелым в школе классным руководителем. Она разрешала нам самим выбирать темы классного часа. После уроков мой одноклассник Витя Фиронов приносил в школу свой увесистый магнитофон, и мы вместе с нашей классной слушали молодежные хиты: Адриано Челентано, Джанни Моранди, Сальваторе Адамо... 

Четверка, равная пятерке

Наша классная преподавала нам русский язык и литературу. Она давала мне понять, что я недостаточно хорошо знаю русский, и годовая оценка всегда портила мне общий вид табеля. Из-за того, что она была слишком требовательной, я на нее обижалась, поскольку строила планы поступать на языковой факультет. С четверкой по русскому и с обидой на учительницу я уехала поступать в Россию. 

Смысл этой четверки я поняла только потом, когда на 5/5 сдала первый вступительный экзамен по русскому языку и литературе. Это был способ мобилизовать меня на большее. Дошло это до меня лишь тогда, когда из 150 абитуриентов-россиян, претендовавших на десять мест в группу журналистов среди школьников лишь четверо (и я единственная молдаванка) получили за сочинение пятерки. 

Мой хороший русский неизменно подтверждался на сессиях, когда рукой моего университетского педагога Бориса Владимировича Кривенко (кстати, участника Ясско-Кишиневской операции) в моей зачетке всякий раз выводилась волшебная цифра, что для многих было недостижимым результатом. Кое-кто из зависти говорил, что он любил молдаванку за свои воспоминания о Молдавии. Не буду это отрицать, но причем здесь русский? 

Русский язык как спасатеьный круг 

И, наконец, русский язык спас меня в 90-е, в самое тяжелое для нашей страны время, когда все переводные газеты в один миг стали переводиться обратным переводом – с молдавского на русский, а подготовленных переводчиков для этого не было. Начинающая молдавская писательница и корреспондент газеты «Tinerimea Moldovei» Сильвия Челак искала тогда переводчика для своего знакомого редактора из новой газеты «Sport.Turism» и сосватала меня. Я отчаянно сопротивлялась перспективе технической работы, мол, я творческий человек, но видя как один за другим мои коллеги оставались без работы, согласилась. 

Это было для моей семьи спасением: мужу, который перешел с государственной работы в частную фирму, месяца четыре не платили зарплату. И для новой газеты это было спасением тоже – мало кто из моих коллег достаточно хорошо понимал к тому времени современный уже молдавский. 

Универсальный русский выручал меня еще много раз в поездках за границу. В городе Галле на Заале я познакомилась с редактором немецкой газеты «Университет цайтунг» и по вечерам после работы в стройотряде бегала на свидания, узнавая много нового из жизни немецких студентов.

В Берлине познакомилась с будущим археологом русскоговорящим поляком Павелом Костишем, который высылал мне снимки из всех экспедиций (у меня до сих пор хранятся цветные фото с раскопок в древнем городе инков).

Универсальный русский, кстати, один из официальных языков ООН, помог мне взять интервью у жителя Катманду из Непала, который учился на русском в кишиневском сельхозе. 

Нужен продавец со знанием русского...

Но что меня особенно удивило - так это востребованность русского в иностранном бизнесе. На дверях одного их магазинов по продаже электронной техники в американском штате Флорида довелось прочесть: «Принимаем на работу продавца со знанием английского, испанского, креольского и желательно русского». 

А недавно в нашей аптеке я машинально обратилась к менеджеру на русском и, увидев покрасневшее от напряжения лицо девушки, не сразу поняла, в чем дело. «А как будет это по-румынски?» - деликатно поинтересовалась она. Словом, общий язык мы нашли. Но в выигрыше оказалась я, поскольку знание языков – не только путь к саморазвитию, это путь к новым возможностям. И это та удочка, которая не даст никому умереть. 

А если без политики?

Жаль, что в наших молдавских школах перестали преподавать русский. Кто понимает это - изучает его факультативно. 

Прочь политику! С горечью вспоминаю свою кратковременную работу на «Moldexpo», когда спич директора на государственном языке на открытии выставки переводился на один-единственный язык – английский, в то время как в экспозиции участвовали исключительно кампании из стран СНГ. Бессмыслица? Но это были 90-е. И это был способ директора потрафить новой власти и сохранить себя в должности. Удел раба. 

Недавно пообщалась со студенткой Atlantic University in Florida, где обучаются свыше 300 тысяч человек. Поинтересовалась: а правда, что у вас в вузе есть туалеты для лиц, которые не определили свой пол? Она засмеялась: «У нас есть туалеты только для двух видов лиц: «М» и «Ж»!». Вопрос: тогда зачем они морочат нам головы? 

Этот рассказ я посвящаю моему любимому учителю русского языка и литературы Александре Мироновне Держи. Спасибо за науку! И мирного неба в это тяжелое время. 

Мария БУИНЧУК