Общество

В ночь на 5 июля в Санкт-Петербурге скончался писатель Даниил Гранин, автор романов «Иду на грозу», «Зубр», «Мой лейтенант», «Искатели», а также «Блокадной книги», написанной вместе с Алесем Адамовичем. Он прожил долгую жизнь — 98 лет, воевал на Великой Отечественной войне, был ранен. Он был Почетным гражданином Петербурга. До последних дней Гранин был активен и сохранял ясность мысли. «Лента.ру» публикует подборку высказываний писателя из его бесед и интервью разных лет, в том числе тех, что он дал незадолго до смерти, накануне празднования 9 Мая. 

О счастье и чуде 

«Всю свою жизнь после войны — такая уж это была война — я расцениваю как приз в лотерее, невероятную удачу, доставшуюся почти без шанса». 

«Вспомнил свой первый приезд в Германию, это было году в 1955-м. Когда я шел по улицам Берлина, видел людей своего возраста и старше и думал: "Боже мой, это же встреча промахнувшихся!"». 

«Обращаться с жизнью надо как с чудом, Божьим даром или даром судьбы. Поэтому надо жить так, чтобы сегодняшний день был самым счастливым. На войне это было ежечасно. Был обстрел, и я остался жив! Жив — я счастлив! Позже — иногда это было трудно. А иногда — легче. Это всегда утешительно и заставляет жить немножко иначе. Мы плохо ценим жизнь, которая нам дана». 

«Я написал три десятка книг, но даже если бы у меня было собрание сочинений томов в девяносто, как у Льва Толстого, а любви в моей жизни не было, то никакого удовлетворения эти тома мне бы не принесли. Cейчас, к концу жизни, я не думаю про книги, которые написал, и не угрызаюсь, что мог бы написать их больше. Я вспоминаю людей, которых любил, с которыми чувствовал себя совершенно счастливым». 

Об истории и авторитете 

«История — скоропортящийся продукт. Она гниет. Она подвергается разворовыванию. Но в конце концов она обязательно торжествует». 

«Да не хочу я быть авторитетом! Не претендую. Все это мешает работать. Звонят, отвлекают. Не нужна мне эта слава. Я знал людей, которым известность доставляла удовольствие, они радовались, что их узнают на улице. Но честно относиться к своей славе очень трудно». 

О человеке и обществе 

«Для человека мы ничего не делаем. И не умеем делать. Мы все делаем для государства — для обороны, проведения конгрессов…». 

«В обществе всегда обсуждаются какие-то разные вещи. Вот до революции обсуждалось, надо ли выходить замуж девственницей или нет. Все время обсуждаются какие-то нелепости». 

«Человеку не хватает независимости. Мы конформисты. Мы слишком — особенно советские люди, которые имели одинаковую идеологию, одни и те же лозунги, — привыкли к коллективу. Вся жизнь, от коммунальной квартиры вплоть до похорон, проходила в коллективе. Это ненормально». 

«Теологию у нас не преподают, мы ею не занимаемся, а надо бы заниматься: люди уже не хотят довольствоваться только решением квартирного вопроса или, скажем, вопросов заготовки сельскохозяйственной продукции и зимнего отопления. Это, безусловно, насущные проблемы, однако человек желает хотя бы время от времени над ними приподняться». 

«У нас культ рубля и культ силы — силы хамской, бандитской. Как-то в Грузии я и мои друзья, грузинские писатели, остановились закусить, зашли в чайхану. Там сидела молодежь, человек десять за одним столом. Остальные столы пустые, никого нет. Когда они нас увидели, встали и уступили нам в качестве приветствия свои места. Это культ учтивости, традиция отношения к старшим. Уважение не показное, а воспитанное с детства». 

«Главный недостаток нашего общества — это дефицит любви. Дефицит любви друг к другу, отсутствие культа любви, а ведь только любовь рождает уважение к человеку, понимание, какое это чудо — человек. Любовь показывает, каким красивым, каким хорошим человек может быть. А у нас человек существует исключительно как функция труда и исполнения неких обязанностей, в качестве электората или демографической единицы. Посмотрите, мы только в этой шкале измерений и существуем!». 

О Сталине 

«Налицо невообразимая, чудовищная извращенность (Сталина — прим. "Ленты.ру"). Понимаете, Толстой, Достоевский — это же величайшие гуманисты, человековеды, никто лучше их о проблемах совести и добра не писал, но вот на Кобе это никак не сказывалось. Облагораживающее влияние литературы, искусства, о которых мы так любим рассуждать, здесь заканчивалось — он приезжал в свой кремлевский кабинет и подписывал расстрельные списки на сотни человек, причем не абстрактных, а тех, которых знал, с кем дружил». 

О войне и ненависти 

«Когда немцы напали, нам было трудно воевать, потому что мы были идеологически беспомощны: в школах учили немецкий язык, Германия казалась ближе, чем Франция, Англия и тем более Америка. Эрнст Тельман, Карл Либкнехт, Роза Люксембург и в то же время Гете, Шиллер, Бетховен — все это имена были нам дороги. Мы не хотели их убивать, потому что "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" — это же был немецкий лозунг. Но когда увидели пожары, виселицы, весь ужас войны, особенно, когда мы драпали от немцев, начало появляться то, что Пушкин называл "остервенение народа". Это был непростой процесс, только когда разожгли эту ненависть, появилась способность убивать». 

«Немцы могли уже в Питер войти, но этого почему-то не сделали. 17 сентября 1941-го мы просто ушли в Ленинград с позиций с мыслью: "Все рухнуло!". Я, помню, сел на трамвай, приехал домой и лег спать. Сестре сказал: "Сейчас войдут немцы — кинь на них сверху гранату (мы на Литейном жили) и разбуди меня"». 

«Победу у нас похитили. У меня был разговор с Гельмутом Шмидтом (канцлер ФРГ с 1974 по 1982 год — прим. «Ленты.ру»). Я его спросил: "Почему вы проиграли войну?" Он мне сразу ответил (у него был готов продуманный ответ, он хороший политик, профессиональный историк, сам воевал, все видел, все знает): "Потому что США вступили в войну". А Америка вступила поздно. Черчилль сказал еще в конце 1941 года: "Прилив кончился, начался отлив". Я не мог понять, откуда взялась эта версия. А потом понял: проиграть Америке — гораздо более лестно, чем нищему босому СССР. И американская пропаганда подхватила это. И сейчас это проникло на Западе повсюду, вплоть до школьной истории. А это несправедливо, неприлично. Нам обязано человечество этой победой, разгромом фашизма. Конечно, история восстановится, но гораздо позже. А несколько поколений будут жить и уже живут с такой историей». 

О судьбе 

«С судьбой у меня никогда не было ровных отношений. Мы всегда с ней то ссорились, то мирились». 

По материалам изданий: «Российская газета», «Октябрь», «Невское время», «Аргументы и факты», «Новая газета», «Собака.ру», «Наша газета», «Бульвар Гордона»