Общество

Почти полвека посвятил В.И. Гульчинский изысканиям в сфере библиографии, библиотечного дела, книговедения. В архивах Советского Союза, а ныне – стран СНГ Виктор Иванович изучает труды, письма, библиографические источники отечественных и зарубежных библиографов. Немало часов провел он и в «закромах» национального архива РМ. Об обнаруженных там интереснейших документах, о любви к родному Кишиневу и всепоглощающей любви к Книге мы беседовали в стенах библиотеки Русского дома в Кишиневе.

- Виктор Иванович, вы давно живете в Москве, много ездите по миру, но о родном Кишиневе говорите с нескрываемой нежностью. Наверное, человек, по-настоящему увлеченный историей, архивными изысканиями, не может не любить историюотчего дома, земли, где появился на свет.

- Я действительно очень люблю Кишинев. Не сочтите меня ретроградом, но особенно люблю нашу столицу 50-60-х годов. Родился я в 49-м, детство и юность прошли на улице Ганчештской, в доме №31. Позже ее переименовали в улицу Котовского. Там находился детсад, в который ходил, школа №3 им. Горького, где учился 11 лет. Это были нелегкие послевоенные годы, но, знаете, в нашем детстве было много тепла и любви. Сегодня нередко можно услышать о просроченных продуктах и отравлениях детей в школах или летних лагерях. А в те годы ни о чем подобном не слышал. В большой детсадовской группе о нас заботились, как о родных.

Когда пошел в первый класс, его двери оказались напротив школьной библиотеки. Царившие там порядок, тишина, обилие стеллажей с яркими книжками просто завораживали. А неподалеку, между школой и домом, в здании, где сейчас находится церковь Святого Владимира, располагался городской архив. Заглядывая в его окна, я видел такие же ряды стеллажей, таинственные «бумажные» недра. Так вот жизнь моя и сложилась – меж библиотеками и архивами.

Вообще память цепко хранит яркие моменты давних лет. Городские коммунальные службы тогда «опирались» на гужевой транспорт, а корм для лошадей заготавливали в подсобном хозяйстве, где  работал мой отец. Он часто брал меня с собой в этот удивительный уголок на окраине города, на Скулянке. Там, в саманной сторожке, замечательно пахло свежим сеном, кукурузным чеклежем, овечьей брынзой. А сколько тайн хранили в себе развалины дома митрополии, куда мы с ребятами совершали набеги! Сейчас на этом месте – дом правительства.

Залезали мы и на чердак пустовавшего тогда кафедрального собора, поражаясь обилию разбросанных там предметов церковной утвари. А на чердаке одного из домов на углу улицы Комсомольской и Фонтанного переулка, где находился филиал гостиницы «Молдова», мы с друзьями обнаружили метровую железобетонную свастику. Наверное, в годы войны там располагался какой-то немецкий штаб.

Казалось бы, все эти «кадры кинохроники» из далекого детства – лишь пестрый калейдоскоп в недрах памяти. Но я убежден, что именно он помогает потом глубже прочувствовать, осознать какие-то знаковые страницы истории или собственной судьбы. И пушкинские строки

«Дай, Никита, мне одеться: /  В митрополии звонят…»… Эти строки я в зрелые годы читал с особым чувством, сознавая, что пишет поэт о том самом доме, на развалинах которого звенело мое босоногое детство

Сегодня я с болью гляжу на уродливые новострои, вытесняющие исторические кварталы. Не сохранился легендарный дом Крупенских, реконструкция которого убила его истинный исторический облик. А ведь когда-то там планировали открыть музей А.С. Пушкина, дабы сберечь  здание, помнящее поэта и многих именитых людей своего времени.

Если пройти чуть дальше, в сторону улицы Бэнулеску -  Бодони, на углу увидите настоящий маленький дворец в ужасающем запустении. Глядя на него, уже не веришь, что этот памятник зодчества успеют отреставрировать и сохранить для потомков. И разве не больно сознавать, что теперь лишь в воспоминаниях сохранился дом Инзова, под начальством которого состоял Пушкин в годы своей ссылки. А на улочках Пушкинской горки из последних сил держит оборону Дом-музей поэта, окруженный наступающими на него новостройками. Так хочется верить, что власть предержащие наконец осознают, что неуважение к своему прошлому чревато самыми серьезными последствиями.

- Ваша первая, уже профессиональная встреча с книгой произошла на библиотечном отделении культпросветучилища?

- С 5-го класса я собирал книги по истории, мечтая об историческом факультете госуниверситета. Но из-за сердечного недуга меня туда не взяли, что, замечу, впоследствии почему-то не помешало призвать меня в армию. А в 66-м, узнав, что медкомиссия закрыла мне доступ в университет, мама пошла в министерство культуры и попросила, чтобы мне разрешили учиться в Сороках, на библиотечном отделении училища.

Так я в 16 лет оказался один в чужом городе, на съемной квартире. Поначалу сокрушался безмерно: в пыльном цыганском городке все казалось чужим, безрадостным. Но с первых дней учебы мир вокруг меня заиграл иными красками. Трудно передать, какие замечательные педагоги встретили нас в училище. Думаю, даже в университете так блестяще не читали русскую и зарубежную литературу. А какая прекрасная библиотека там была!  В училище я впервые окунулся в волшебный мир библиографии. Учили нас всему с азов, с того, скажем, как правильно составить каталожную карту, что совсем не просто. Наша жизнь оказалась невероятно насыщенной, ведь на разных факультетах там занимались будущие хореографы, музыканты, артисты и режиссеры драмкружков.

Закончил я училище с красным дипломом и тут же был направлен в Москву, в Государственный институт культуры. В те годы в воздухе уже витали идеи научно-технической революции, и я выбрал отделение научно-технических библиотек и информации. Правда, когда начались занятия, опешил: оказалось, что нам предстоит изучать физику, химию, математику. В Москве мне вновь повезло с блестящей плеядой педагогов. Скажем, историю технической книги и историю техники без всяких конспектов преподавал Арон Яковлевич Черняк, которого можно было слушать на одном дыхании, как оперного тенора. Казалось бы, скучный предмет «библиография технической литературы» не менее увлекательно читал Михаил Павлович Гастлер. Не забуду лекции Веры Александровны Амбарцумян. О ее человеческих качествах говорит такой факт: по моей просьбе Вера Александровна выписывала из Бухареста, где когда-то жила, труды по румынской книге и библиографии.

- Знаю, что еще в студенческие годы вы стали помощником, по сути,  личным секретарем известного советского библиографа Исаака Михайловича Кауфмана. Думаю, тесное общение с таким ученым было для вас особой школой?

- Конечно. Исаак Михайлович один заменял целый библиографический институт, поэтому свою недавно завершенную работу «Архивы деятелей библиографии» я посвятил его памяти. Познакомился я с ним на 2-м курсе, Иосиф Михайлович тогда работал над словарем «Деятели книги СССР». В его дом я пришел с просьбой: при подготовке курсовой работы по краеведческой библиографии хотел глубже изучить его материалы по Бессарабии. Иосиф Михайлович охотно откликнулся на просьбу студента, однако потом несколько раз безжалостно, но корректно черкал мою курсовую, которую я прилежно переписывал. И вскоре оказалось, что однокомнатная квартира Кауфмана на последнем этаже здания на Тверском бульваре с огромным панорамным окном на Новоарбатский проспект стала для меня особым адресом.

Не забуду его «книжные уроки», когда, доставая с полки тот или иной томик, он невероятно образно, сочно рассказывал о своем видении сюжетных хитросплетений, о характерах героев, о том, как попала к нему эта книга. Исаак Михайлович обладал энциклопедическими знаниями, непререкаемым авторитетом в сфере библиографии. По его просьбе я приносил из библиотек необходимые ему материалы. При этом не раз попадал в забавную ситуацию: разыскивая в каталогах ту или иную книгу, я вдруг слышал от библиотекаря: «Да вы лучше почитайте об этом в работах Кауфмана».

Как у многих талантливых людей, у Исаака Михайловича был ужасный почерк, который я научился читать. Летом 71-го года во время каникул я должен был начать печатать первый вариант рукописи его словаря. Но в тот год мне пришлось пережить ряд трагических событий: погибла моя сестра, позже покончил жизнь самоубийством лучший друг. А в конце года не стало и Кауфмана.

- То, что в своих нынешних трудах, в частности, в «Архивах деятелей библиографии», вы решили сохранить память о коллегах, можно считать в определенном смысле продолжением дела Кауфмана?

- Безусловно. Но главное, я хочу, чтобы имя его не стерлось в памяти будущих поколений. Теперь в воспоминаниях некоторых людей приходится читать об Исааке Михайловиче всякую ерунду, мол, это был угрюмый затворник или, напротив, безудержный романтик. А на самом деле он был очень живым, подвижным, был в курсе важнейших событий, вел гигантскую переписку со всем Советским Союзом.

- Правда, что именно вам довелось систематизировать архив Кауфмана после его смерти?

- Об этом меня попросил его племянник, живший в Ленинграде. Он и принимал окончательное решение по всем рукописям и письмам. В итоге основную часть архива мы передали в Государственную библиотеку СССР имени В.И. Ленина, а материалы, содержавшие слишком личную или «вольнодумно-политическую» информацию, остались у племянника.

Кстати, мне довелось присутствовать при захоронении праха Кауфмана на кладбище в поселке Комарово под Ленинградом. Урну с прахом захоронили в могиле его сестры, которая находится в двух шагах  от могилы Ахматовой. На траурной церемонии, кроме меня,  присутствовали лишь два человека: Марина Аршанская и друг Кауфмана Юрий Перцович.

- Вы не один год проработали в библиотеке имени  Ленина. Чем особенно запомнилось то время?

- Я трудился в информационном центре по культуре и искусству. Сейчас это подразделение называется Росинформкультура. Мы делали обзоры для библиотек по разным вопросам библиографии, писали доклады о достижениях в области библиотечного дела, готовили аналитические материалы о проблемах востребованности библиотечных фондов и т.д. Но плановую работу то и дело прерывали срочные задания: приходилось готовить справки по разным вопросам для министерства культуры Союза, для идеологического отдела и отдела культуры ЦК КПСС. Скажем, накануне поездки советской делегации на Кубу нужно было подготовить проект соглашения о сотрудничестве между министерством культуры СССР и министерством сахарной промышленности Кубы. А однажды нам было поручено написать справку «О повышении роли библиотек в развитии отгонного животноводства в Киргизии». Найти материалы по этой теме не удалось, но мой начальник Лев Георгиевич Чернышев каким-то чудом все же сумел составить сей документ.

- Работа в журнале «Советская библиография», полагаю, была намного увлекательнее?

- Шесть лет, которые я там трудился, оказались самыми интересными в моей жизни – и по темам, и по кругу людей, с которыми посчастливилось общаться. К примеру, довелось брать интервью у директора библиотеки Конгресса США. Было интересно узнать о работе ее масштабного научно-исследовательского отдела, о свободном доступе иностранцев в эту библиотеку. Не случайно Ленин призывал российских библиотекарей учиться у американских коллег организации их работы. В начале прошлого века советские библиотеки были еще очень архаичны – навести там нужные справки, быстро получить книгу из хранилища удавалось с трудом.

Памятным стало интервью с директором Национальной библиотеки ГДР, оказавшейся ученицей Макса Фасмера. Это был известный филолог-русист, преподаватель Петербургского университета. Эмигрировав в Германию, он работал там над этимологическим академическим словарем русского языка. Такое вот сплетение судеб…

Незабываемыми были встречи с Дмитрием Лихачевым, с Сигурдом Шмидтом, сыном легендарного исследователя Севера,  с которым мне посчастливилось провести немало часов в доверительных беседах за чашкой чая. На столе у него всегда лежал томик Пушкина с множеством закладок.

- В середине 90-х вы успешно работали в Российском государственном гуманитарном университете. Сложно было искать общий язык с молодежью?

- Поначалу я трудился в университетской библиотеке в должности заведующего отделом. Но потом по предложению ректора довелось участвовать в создании центра «Информационная эвристика», где обучал студентов азам информационной грамотности. Был разработан спецкурс, и я с энтузиазмом погрузился в работу. Своей главной задачей видел передачу студентам навыков самостоятельного поиска информации, что особенно важно для будущих юристов, историков, филологов, архивистов. А еще хотелось изменить в юных умах представление об архиве как об учреждении, где хранят что-то не очень нужное, далекое от забот окружающего мира, лишь изредка извлекаемое на свет чудаками архивариусами и учеными. Ведь современный архив – это многофункциональный информационный центр, где старинные документы соседствуют с аудио- и видеоматериалами, микро- и электронными носителями.

- Расскажите, пожалуйста, чуть подробнее о вашем масштабном труде – «Архивы деятелей библиографии».

- Моей задачей было дать предварительный список личных архивных фондов и коллекций деятелей библиографии, находящихся на госхранении в границах бывшего СССР. Этот труд дает документально подтвержденное представление о библиографической деятельности во всей ее полноте, сложности, противоречивости, снимает несправедливое забвение с многих деятелей. К тому же он дает новые возможности для практического использования библиографических ресурсов, которые хранятся в архивах.

Стоит помнить, что до конца XIX века документы, связанные с библиографической деятельностью, представлялись ученым, архивистам и библиотекарям чем-то малозначительным. Вдумайтесь: библиотека и архив русского поэта, ученого, переводчика, издателя, одного из первых в России библиографов Василия Анастасевича 28 лет пролежали в сарае и были проданы для наклейки под обои. А ведь именно он начал разъяснять образовательную роль библиографии, впервые в России предложил карточный каталог и применил термин «книговедение».

Начинал я работу над «Архивами» в Москве, а затем трудился в архивах ряда стран СНГ, где нашел немало интересных материалов по библиографии, сделанных не библиографами, а историками, филологами, лингвистами, юристами. Продолжением этого труда станет трехтомное издание «Библиографическое наследие», над которым сейчас работаю. Уже пройдено две трети непростого пути – написано более тысячи страниц текста. Пусть не прозвучит это слишком пафосно, но в обеих работах я вижу свою важную миссию,  не зря ведь говорят, что библиография – ключ к наукам.

Полвека назад Кауфман сказал мне, простому студенту: «Покинув библиографию, вы совершите предательство». И не случайно эпиграфом к «Архивам» я взял весьма резкое, злободневное высказывание героя Умберто Эко: «В любой истории есть смысл. Я умею найти смысл там, где не видят другие. И история становится книгой живых, как труба громогласная, та, которая вздымает из гроба лежавших во прахе многие века. Для этого нужно только время обдумывать события, их увязывать, выискивать между ними сходства, даже самые незаметные».

Хочется отметить, что процесс раскрытия архивных фондов деятелей библиографии – живой, развивающийся процесс: печатаются списки-дополнения, обзоры фондов и отдельных архивохранилищ, публикуютсяновые документы, создаются доступные для любого читателя базы библиографических данных.

- Насколько я знаю, на постсоветском пространстве накопилось немало проблем, торпедирующих развитие библиографии на современном уровне.

- Нужно признать, что библиография как наука и как прикладная дисциплина сегодня не на подъеме. Резко падает профессиональный и культурный уровень моих коллег. Очень нужны рабочие, методические пособия, учебники нового поколения с учетом современных информационных технологий. Не менее важны и современные труды, я бы назвал их навигаторами, где в гармонии были бы представлены традиционные библиографические указатели и современные электронные базы данных. Во многих даже крупных библиотеках вообще нет штатных библиографов. Иногда спрашиваю в библиотеке: что у вас есть по истории библиографии? А меня отсылают к исторической библиографии, даже не вникая в суть просьбы.

- Виктор Иванович, очень многое в вашей жизни связано с именем Пушкина. Где истоки этой любви?

- Моя мама, Валентина Ивановна, почти до последних дней жизни наизусть цитировала стихотворения Александра Сергеевича, отрывки из «Евгения Онегина», особенно любила письмо Татьяны. А в моей домашней пушкиниане первой книжкой стал труд Бориса Трубецкого «Пушкин в Молдавии», подаренный мне в конце 50-х учительницей русского языка. Страницы этой книги хранят множество пометок, сделанных ее рукой. С годами моя коллекция росла, пополнялась раритетными изданиями, но томик Трубецкого навсегда остался самым дорогим сердцу изданием.

- А как в 2020-м году появилась в Кишиневе на свет ваша замечательная книга «В стране, где я забыл тревоги прежних лет…»?

- Работая над «Архивами», я сознавал, что этот труд требует максимальной самоотдачи. То и дело обнаруживая в архивах золотые россыпи уникальных, ранее широко не известных документов, хотелось углубиться в их изучение, заняться их публикацией. Но пришлось сказать себе: стоп, пока не закончу «Архивы», не буду отвлекаться.

И вдруг в 2014-м году судьба забросила меня в Кишинев, где серьезно захворала мама. В свободные часы решил поработать в Национальном архиве, погрузился в изучение фондов местных библиографов. Первым в том списке оказался Петр Драганов, пушкинист, наш земляк, долго работавший в Петербурге, в Императорской публичной библиотеке. После революции он вернулся в Бессарабию и был похоронен, думаю, на малой родине – в Комрате. Так вот, пока в архиве искали фонд Драганова, я, чтобы не терять время, выписал фонд Георгия Безвиконного. В период между Первой и Второй мировыми войнами он издавал прекрасный журнал «Из нашего прошлого», посвященный бессарабской истории, культуре, литературе. Когда я взял в руки опись, увидел материал под названием «Пушкиноведение в Бессарабии». Сразу осенило – да это же настоящий клад!

Это был фундаментальный, документально обоснованный обзор, расцвеченный личными оценками, воспоминаниями. Ведь Безвиконный лично знал многих пушкинистов или их потомков, и его труд замечательно дополняет то, что позже разрабатывал Трубецкой. Осознав все это, я принял решение: для Пушкина сделаю исключение и подготовлю материал Безвиконного к публикации.

- А прежде вы сталкивались с этим именем?

- Да, еще студентом, в 70-м, будучи в Кишиневе на каникулах, я по просьбе Кауфмана собирал в архивах сведения о местных библиографах. С рекомендательным письмом от Исаака Михайловича я отправился тогда к А.С.Киделю, главному библиографу библиотеки Академии наук РМ. Он многое рассказал о Безвиконном, но познакомиться с его работами мне не удалось, тогда они находились в спецхранах библиотеки Академии наук и Национальной библиотеки им. Крупской. А в 2014-м я,  наконец,  смог прикоснуться к этим документам, прочитать великолепно написанную автобиографию Безвиконного и набрать на компьютере часть материалов, рассчитывая на их публикацию в одном из московских изданий или в журнале «Библиография и библиоведение». К сожалению, мне отказали, ошибочно решив, что это, так сказать, материалы местного значения. Но «веселое имя» Пушкин творит чудеса! Внимательно познакомившись с ними, сотрудник представительства Россотрудничества в РМ Ольга Батаева без проволочек решила ряд оргвопросов, благодаря чему и стало возможным издание книги: часть тиража вышла благодаря спонсорской помощи Олега Сафонова, а основной тираж – при финансовой поддержке Русского дома в Кишиневе.

Это было особенно радостно в связи с тем, что книга появилась на свет к  юбилейной дате – 200-летию начала ссылки Пушкина в Бессарабию.Что касается ее содержания, я очень выборочно включил туда произведения Александра Сергеевича бессарабского периода. А кроме обзора Безвиконного решил взять из его архива весьма редкую, но известную местным пушкинистам работу Евстафия Неговского, изданную в Кишиневе в 1936 году, к 100-летию со дня смерти поэта: эту дату в 1937-м отмечали и в Бессарабии. Замечу, что Неговский был провинциальным врачом в Сорокском уезде, но его материал, посвященный Пушкину, оригинален  и наполнендухом той эпохи.

Прекрасным камертоном для издания стала вступительная статья Ольги Батаевой «О Кишиневе я вздохнул…», рассказывающая о том, почему 21 сентября 1820 года стало особой датой в истории Молдовы и ее столицы. Обсуждая с ней многие вопросы при составлении плана книги, мы сочли важным разместить здесь фрагменты из пушкинских дневников, практически полностью опубликовали его письма бессарабского периода с примечаниями. Тут же встал вопрос: разве можно обойтись в таком издании без воспоминаний о Пушкине его бессарабских друзей, близких знакомых? Вигель, Вельтман, Горчаков, Липранди… Личности яркие, порой неоднозначные. Что ж, тем интереснее читать эти материалы.

- Насколько я знаю, вы готовите к изданию еще одну книгу из пушкинской серии. О чем она?

- Вероятнее всего, она будет называться «О Пушкине и пушкинистах». Дело в том, что первая книга не смогла вместить все интереснейшие материалы, попавшие к нам в руки. В частности, речь идет о рукописях Безвиконного, которые, возможно, я опубликую в виде своего обзора. Непременно разместим там отрывки из брошюры Шимановского о Пушкине, изданной в 1910-м году. Украсит издание и публицистика Ольги Батаевой о поэте, ее очерки об известных пушкинистах –  Борисе Трубецком, Иване Устияне, Георгии Богаче. Значительную часть книги займет библиография о Пушкине.

- Вы многие часы проводите в библиотеке Русского дома в Кишиневе. Похоже, она стала вашим импровизированным кабинетом?

- Тут замечательно работается. Вообще радостно сознавать, что благодаря руководителю представительства Россотрудничества в РМ Андрею Михайловичу Муравьеву, Ольге Игоревне Батаевой, другим сотрудникам Русского дома, имя Пушкина звучит здесь не только по памятным датам. В  этих стенах  успешно действуют Пушкинская аудитория, Клуб юных пушкинистов. Я очень благодарен Росцентру и за финансовую поддержку при издании нашей книги, и за прекрасную презентацию этого издания.

- Слышала, что в клубе юных пушкинистов вы планируете провести встречи с детьми.

- Больно видеть, как повальная гаджетомания превращает ребят в настоящих зомби. Я же хочу вернуть их к книге, провести мастер-классы с множеством интерактивных заданий. Ребята смогут через игру, через коллективное творчество вникать в таинство рождения книги, появления ее названия. Мой профессиональный, жизненный опыт поможет им вдуматься во многие вопросы. Какие сокровища таят в себе архивные фонды? Что такое археографическая экспедиция? Почему электронная книга никогда в полной мере не заменит бумажный томик? И говорить мы будем «в компании» с Пушкиным, вспоминая его уроки, яркие события его жизни, разгадывая тайны многих его строк. Надеюсь, что такие встречи помогут ребятам понять, почему великие умы называли библиотеку аптекой для души.

Татьяна БОРИСОВА 

На фото: Потомки поэта из Бельгии Александр Александрович и Мария Александровна Пушкины с подаренными им книгами, которые были изданы Русским домом в Кишиневе к 200-летию приезда А.С. Пушкина в Молдавию.