Персона

 

- Я снимал для передачи Марику Балан еще в начале девяностых. Помню, мы раздобыли карету с кучером и ездили в ней по городу; она, одетая в старинный костюм, декламировала отрывки из «Мастера Маноле» во весь свой мощный голос. Спустя время я ей однажды звонил - она говорила очень хрипло, сказала, что не может сниматься. А три года назад во время фестиваля Cronograf мы сидели в одной компании с Борисом Бекетом, и он напомнил: хорошо бы снять фильм о Марике Балан – у нее юбилей. Я зажегся! Поехал к ней в пансионат. Что сказать?! Та жизнь не могла не впечатлить…

 

- Малые. Но и их никто не давал. Ты здесь видела меценатов?.. В итоге мы сняли его за свои деньги. Собственно, мы все сделали за свой счет, вплоть до афиш. Но это неважно. Важно, что фильм получился.

 

- Очень. Мы вообще не собирались устраивать премьеру в «Одеоне». Но несколько человек, увидев работу, сказали, что ее стоит показать широкой публике. Всю ночь накануне я смотрел и смотрел фильм… Сначала я боялся, что не придут зрители. Мне даже зал пустой приснился. Когда увидели, что в «Одеоне» аншлаг, пришел другой страх: зрители фильм не поймут.

 

- Да, опыт есть, но мы все делали для телевидения, и в таких условиях, когда ТВ – это фильтр, легко себя чувствовать королями. А вот оказаться в зале со зрителями – совсем другое. Потом, когда я уже сидя на ступеньках среди публики, едва ли не физически ощущал, что мы с залом на одной волне, когда пошли аплодисменты, тогда наступила эйфория. Я, честно говоря, сейчас на таком позитиве, что даже не хочется сегодня говорить о проблемах, ладно?

 

- Марика говорит, что у нее вроде как второе дыхание открылось. Она сейчас звонит мне едва ли не каждый день. И на съемках она, надо сказать, полностью доверилась мне во всем, вплоть до выбора украшений к костюму.

 

- Наверное, женщина не показала бы другую женщину простоволосой в постели или накладывающей грим. Но, согласись, мы это сделали без подтекстов, по-доброму. Мы не хотели сенсаций, мы не хотели ни грамма «желтизны», и это понятно с первых кадров. Мы любим Марику Балан и хотели показать эту нашу любовь.

 

- Я ни на кого не в обиде. Но… Марика говорит в кино: «Наши люди злы» – и я не могу с ней не согласиться. Скажу лишь, что, возможно, настоящие кинематографисты сделали бы эту работу куда профессиональнее, совершеннее, но мы ведь и не претендуем на гордое звание кинематографистов. А если о частностях, то мне, например, сказали, что не надо было режиссировать, как человек без ног, на культяпках, толкает инвалидную коляску, в которой сидит актриса. Но в фильме ничего постановочного нет, и даже этот фрагмент мы сняли случайно, только потому, что сидели в коридоре и ждали, когда госпожа Балан оденется и поедет в столовую. Мы сняли ровно то, что увидели. Это документальное кино на все сто.

 

- Я далек от мистики, но иногда казалось, что над фильмом какой-то рок. И даже на стадии монтажа я вдруг сильно и надолго заболел… Затем взрывались компьютеры, горела техника.

 

В Москве как-то не заладилось с самого начала. Денег впритык… У нас были предварительные договоренности об интервью с Галиной Волчек: оказывается, Марика и у нее играла в одном из спектаклей. Но у Волчек суета перед премьерой, в приемной вежливо отвечают, что да, факс получали, но Галина Борисовна занята… Те, кто взялся нам помочь, разводят руками, мы сидим третий день и понимаем, что… ничего не происходит.

 

Я уже взял инициативу в свои руки и начал доставать один за другим телефоны, наводить срочно контакты. Благо, общаться с актерами я за столько лет научился.

 

Нам очень помог Алексей Петренко. Особо растрогал жест, когда он дал нам кассету из личного архива, с просьбой обязательно вернуть, потому что это память о его покойной любимой жене. А ведь он нас совсем не знал, наше знакомство состоялось случайно.  

 

- Мы предлагали нашим. Кто-то не согласился, у кого-то не получилось, с кем-то случилась трагедия, например, Евгения Тодорашку, которая очень хотела с нами поехать в пансионат, умерла…

 

С другой стороны, московский период жизни госпожи Балан – это очень яркий и большой пласт. Ее там знали, ее там любили. Если помнишь, есть кадры, где она поет романс «Калитка». Говорили, что лучше нее этот романс в Москве никто не пел...

 

- Да, голос дивный. Но, что любопытно? Она работает в Москве – но записывает там с молодым тогда Гойей диск с песнями из репертуара Марии Тэнасе. Там же она завязывает дружбу с блиставшей тогда певицей Марией Лэтэрецу. Неясно, почему, но она возвращается в Молдову.

 

Ее третий муж, Фридрих Горенштейн, известнейшая личность, автор сценариев к фильмам Тарковского, Михалкова, уезжает в Германию, а Марика, которая любит его, решает остаться в СССР, что в общем понятно – она, как и все, дитя системы. Но мало того – уезжает домой. Казалось бы, непонятно, нелогично – зачем? Но это… тот самый зов крови, и тут ты ничего не поделаешь…

 

- Дело не в том, что «тут». А в том, что актеры, вообще творческие люди, - они особые, и жизнь их часто подставляет. Поэтому нормальное государство подстраховывает их.

 

Я хотел в самом конце в титрах написать: «Государство платит ей 1,5 евро в месяц», но потом подумал, что это перебор, и без уточнений все понятно.

 

В конечном итоге, к сожалению, этот фильм о поколении. Помнишь, что рассказывает в начале фильма Алла Смехова? «Группа из Молдавии была особая: молодежь яркая, ни на кого не похожая и какая-то европейская…». И что стало с ними?

 

Грустно все закончилось у Иона Шкури, Екатерина Малкоч последние годы не выходила из дому, Карачобану не выходил, Марика Балан в инвалидном кресле в нищем пансионате… Но в итоге она не жалкий человек. Она жила, дыша, что называется, во всю грудь, она влюблялась, она была любима, она была известна, и даже сейчас она впечатляет, потому что интересный собеседник и красивая женщина. И эта женщина до сих пор в ней еще как жива.