Персона

 – СветланаВладимировна, ивРоссии,ивМолдовепроизошлоразделениеписательскойсреды.Унас – понациональномупризнаку.Аувас?

 

– В 1991 году, когда Советский Союз рухнул, Союз писателей СССР тоже перестал существовать. Он превратился в международное сообщество писательских союзов. На его обломках возникли два союза. Наш Союз российских писателей (СРП) – демократический, а Союз писателей России (СПР) – коммунистически-патриотический. Но это разделение больше чувствуется в центре. А на периферии люди спокойно переходят из одного союза в другой.

 

Как такое разделение получилось? В начале 1990-х мне позвонил Кирилл Ковальджи, ваш соотечественник, и сказал: снизу давят, нужен новый союз. Инициаторами были Иркутская, Калининградская, Карельская организации и недавно организованный Союз писателей Москвы. Собрался учредительный съезд СРП. Главой тогда стал Евтушенко. А потом он уехал в Америку. Но СРП остался.

 

Долгое время оба союза были непримиримы. Сейчас мы уже проводим общие мероприятия. Скажем, с Валерием Ганичевым (председателем СПР) мы совместно отмечали 200-летие Гоголя. Литература-то одна, Гоголь-то один. Смешно праздновать по отдельности. Поэтому литературные мероприятия стараемся проводить вместе. Тем более что политическое напряжение между писателями при путинском правлении спало. Сейчас порой в демократическом союзе поддерживают Зюганова, а у Ганчина – Жириновского. Так что нынешнее разделение уже не политическое, а чисто эстетическое. Например, все постмодернисты и последователи серебряного века – у нас, а приверженцы русской классики – в том союзе. Мы иногда общаемся с Ганичевым. Патриарх Алексий II благословил наши союзы на воссоединение. И мы это потихоньку осуществляем. На Урале уже есть ассоциация СПР-СРП. На одной из совместных акций мы были с Олесей Рудягиной.

 

– Организаций такого рода по стране много. Есть семинар-совещание для русскоязычного мира СНГ. Но, по моему мнению, мероприятия, на которых опытные учат молодых, уже изжили себя. Большинство молодежи считает: мы сами с усами. Поэтому для тех, кто «с усами», проводятся разные фестивали.

 

Мы, например, учредили Волошинский фестиваль, куда приезжает человек двести – из бывших республик, а также Польши, Болгарии, Средней Азии. Я несколько лет веду семинары на конкурсе Волошина в Коктебеле летом. А зимой мы их переносим в Булгаковский центр в Москве. Устраиваем конкурсы через Интернет. Рассказы, эссе, стихи, критические вещи – по каждой номинации. Есть премия для уже готовой, изданной поэтической книги. Первая премия - 3 тыс. долларов, вторая – тоже 3 тыс. долларов – за культурный вклад.

 

Существует более «древний» фестиваль – Байкальский поэтический. Туда приглашают именитых поэтов. Первым был Евтушенко – великолепный, гениальный чтец своих стихов и актер. Помню, на одном из них несколько человек встали и сказали: «Мы из семьи той крановщицы, которую вы описали в «Братской ГЭС». Он спросил: «Как ваша мама?». «А ее уже нет». Тогда он прочитал отрывок о маме, зал рыдал.

 

Нищая Вологда организует фестиваль «Плюсовая поэзия», но туда все приезжают за свой счет. Фестиваль проводится в доме Николая Рубцова, там очень интересные чтения, семинары в огромном библиотечном зале. Разные поколения читают по стихотворению, жюри оценивает, кто-то выигрывает. Потом еще есть «Киевские лавры», «Питерские мосты». Эти фестивали очень популярны среди молодых литераторов, особенно среди поэтов.

 

 

– Первым был рассказ для радиопередачи. Но этот опыт оказался неудачным. Город моего детства был военным, ракетно-ядерным, закрытым. Мы летали на вертолетах, мальчики прыгали с парашютом. Этого города не было на карте. Его называли Капустин Яр по соседнему селу. А в секретных бумагах – Знаменским. Я же отправила на радио рассказ о том, что мы видели с вертолета, когда летали. Меня вызвали в горком комсомола и сказали, что о военном городе писать запрещено. После этого внушения долго переживала, что чуть не выдала военную тайну.

 

Потом я училась на Высших кинокурсах. Мы смотрели фильмы по семь часов в день. Так произошло погружение в «перенасыщенный духовный раствор». Это превратило меня в человека кино, который мыслит только фильмами, сценариями, сюжетами. Был 1987 год, начало перестройки. Мы хотели создать «русский прорыв».

 

Но в 1989 году, когда я окончила курсы, оказалось, что все в кинематографии остановилось – денег не было. Пришлось обратно возвращаться в прозу. А я уже насмотрелась фильмов и поняла, что прозу тоже можно сжать. Это дает ощущение энергии, которой нет в длинных повествованиях. На стыке жанров получается диффузия, проникновение атомов и молекул друг в друга, новый сплав. Мне нравилось экспериментировать со словом, звуком и изобразительным рядом.

 

– Есть гранты от Минкультуры. Там работает экспертная комиссия. Время от времени дают средства для издания книг. Нас хорошо издавало московское издательство «Вагрус». Сейчас пристально наблюдает за художественной литературой «Эксмо». Они печатают серии любовных романов, детективов, а потому могут позволить издавать и художественную литературу. На книжных ярмарках иностранных издателей ни любовные романы, ни детективы не интересуют, им нужна именно русская художественная литература. У них много агентств, которые интересуются русской книгой. И читают буквально все, чтобы лучшее публиковать у себя на Западе. Однажды моя подруга, которая живет Швеции, поводила меня по Нобелевскому комитету. И показала, что они читают: «Новый мир», «Знамя», «Литературную газету», книги, которые им посылают сами писатели. Из этого у них складывается впечатление, кому дать премию.

 

– В России уже есть учебники по современной русской литературе. Из моей прозы туда попал рассказ «Суслик» и еще кое-что.