Персона

Бывают потери, горечь которых с годами не утихает. Время идет, а ощущение утраты все сильнее. Так происходит со всеми, кто знал Дмитрия Кара Чобана. 27 мая мы будем отмечать день его рождения и вновь сожалеть о том, как много  мог бы еще создать этот необыкновенный человек.  Но забвение ему не грозит. Трудами своими он заработал память о себе вечную. И как бы хотелось, чтобы в Гагаузии создали центр изучения его наследия. Сколько мы о нем еще не знаем! Многого еще не открыли в его творчестве. Огнем любви к прекрасному, родной земле, родному слову, он сумел зажечь души своих соотечественников. 

… Железная дорога. Один из ярких осенних дней. Идет обычная вокзальная жизнь: многолюдье, баулы, торговые точки, встречи, расставания, грохот прибывающего поезда.

Но вот толпа рассеивается. На перроне - всего один человек. Черты лица его неразличимы, лишь силуэт четко обозначен. Он смотрит вдаль. Как будто кого-то ждет. Но вокруг - лишь желтые листья в воздухе...

Эту музыку осени я уже много лет слышу в трагическом ритме. В ней отчетливо проступает звук его гулко бьющегося сердца. Этот звук - над вокзалом, над Буджаком, над всеми нами.

Но тогда мы его не услышали. И он... шагнул навстречу поезду. Шагнул в бессмертие.

Мы познакомились с Дмитрием Николаевичем лишь в последние годы его жизни. И виделись не так уж часто. Он жил в Бешалме, я в - Комрате. Он был известным писателем, я - начинающим журналистом. Но при всей несопоставимости нас объединяли книгомания (читали много и всерьез), интерес к народному творчеству и творчеству вообще, поклонение своей земле и... одиночество.

Наша встреча с Дмитрием Кара Чобаном была оговорена заранее между отцом и его сыном, с которым я подружилась в те годы. Из-за волнения я почти не спала накануне. Пугали даже строки, которые приходили неожиданно на ум. Воздух горных вершин, которых достиг его талант, казался настолько разреженным, что все боялись, хватит ли обычного земного дыхания, чтобы вдохнуть его.

Я не знала, как надо разговаривать с гением. А в то, что он - гений, я твердо верила. Поэтому репетировала наше знакомство  дома у зеркала, долго подбирала наряд, прическу, а текст приветствия написала и выучила наизусть. Но мне пришлось прожить несколько дней в его доме, прежде чем состоялась эта встреча.

В ту пору зрела черешня. У Кара Чобанов в огороде росло огромное дерево, я вокруг него крутилась не один час. И как-то утром у дверей своей комнаты обнаружила ведерко крупных рубиновых ягод. Мне сказали, что их собрал Дмитрий Николаевич. Для меня. Я знала, что он дома, но сейчас работает и  беспокоить его нельзя. Но... я влетела, даже, можно сказать, вломилась в его дверь... И на меня глянули ясные, умные глаза, в углах губ дрожала усмешка, которую он безуспешно пытался скрыть.

Дмитрий Кара Чобан не походил на знаменитость. Но уже через несколько минут общения ощущалась идущая от него скрытая внутренняя сила. А взгляд! Он словно требовал одного - чтобы вы оставались самим собою. Для него интереснее всего было именно это: увидеть человека таким, какой он есть. Но это я поняла позже. А тогда, при первой встрече, просто застыла на месте от страха. Он прервал молчание первым:

- Сын сказал, что вы работаете в газете. Все, чем я занимаюсь, тоже журналистика. И раз уж мы коллеги, добро пожаловать в мой храм!

Я обвела глазами комнату - повсюду книги: на столе, на кровати, на печке, на стульях, на подоконнике… Кивнула головой в знак согласия, примостилась на одном из свободных стульев. И вдруг, неожиданно для меня, а может быть, и для себя, он предложил вместе поработать - отредактировать предисловие какого-то автора к его новой книге. О! Какой замечательный момент для провала!

Но ничего не оставалось делать, как сесть за пишущую машинку и попытаться "творить". Не знаю, какой была истинная ценность написанного мною, но он меня похвалил. А потом мы долго беседовали, и это был разговор от сердца к сердцу.

Он учил меня основам творчества, искусству слова и методу наблюдения.

- Писать надо предвкушая. Представь, что проголодалась, уже приготовлена любимая еда, она дымится на столе, и вот-вот наступит момент ее поглощения. От нетерпения даже слюнки текут... И писать также надо так, чтобы одна строчка порождала другую, и все вместе они возбуждали аппетит. Писать надо вкусно, как и готовить.

- Пиши о том, что хорошо знаешь, либо о том, чего не знает никто.

- Автор должен ошарашить читателя, а какими средствами – это его дело.

- Творчество – это молитва, это бунт, это подвиг. А подвиг требует жертв.

- Талант состоит на одну треть из памяти, на одну треть из инстинкта, на одну треть  - из воли. И он обрекает на одиночество, боль…

Он говорил и так увлекался, что, казалось, порой забывал о моем существовании. Мягкие взъерошенные волосы, застегнутый не на ту пуговицу пиджак, манера ходить по комнате, с торжеством вынимать из стопки книгу, нужную для цитирования - все это как бы говорило о его странности, рассеянности, отрешенности. Но не было догадки более неверной. За этой необычной внешней стороной скрывались редкостное трудолюбие, железная целеустремленность, молодая творческая одержимость.

Мы подружились, Дмитрий Николаевич приезжал ко мне в редакцию, и мы уходили в парк. Сидя на скамейке под раскидистыми деревьями, продолжали свои бесконечные беседы. Он поражал меня неординарностью высказываний. Я начинала понимать, что самое драгоценное качество художника - это бесстрашная независимость суждений, внутренняя свобода и индивидуальность.

Что в нем привлекало больше всего? Я бы сказала - неустанный труд души. Обостренное чувство справедливости побуждало его заступаться за обиженных, бороться за чье-то имя в литературе... А если он "проигрывал сраженье", то уходил в глубину степи, бродил в одиночестве среди первозданной природы, где собирал в свое "лукошко" блики луны, лучи солнца, краски радуги, трепет крыльев бабочки, стрекот кузнечиков. Или шел к людям, от села к селу, записывал их истории, изучал судьбы, слушал язык и душу народа. Очарованный странник...

Вернувшись, он работал с удвоенной силой. Изумительно добрая поэзия лилась из его сердца. Вчитайтесь хотя бы в эти строки:

Добром и нежностью влекомый,

Я по родной земле шагал.

Не обижал я незнакомых,

И близких мне не обижал.

Не избегал в дороге риска.

Старался и цветов не мять.

А если вдруг склонялся низко,

То чтобы птицам не мешать.

Он был народным писателем. Пространство прозы Кара Чобана истинно буджакское. Оно словно проросло из нашей земли. Буджакская степь - огромный мир грусти и тишины... Пожухлая трава, редко перепадающие дожди, пустынные, неведомо куда ведущие дороги, мокрые ягнята с удивленными глазами, одинокие колодцы, седой ковыль, виноградные массивы - он писал обо всем этом так, чтобы мы могли сладко тосковать от ощущения близости к этому краю.

Но, пожалуй, самое важное, что отличает и поэзию, и прозу, и драматургию Кара Чобана, состоит в том, что он дал беспредельную свободу гагаузскому слову, вложив в него мысли и чувства народа. Все ли так считали?

Любопытства ради я решила узнать, что при жизни Дмитрия Николаевича писали о его творчестве. Удивительный высветился факт: чем многограннее автор, тем суше строки о его таланте. Увы, критика редко отзывалась о его произведениях с добрым пониманием. Мне рассказывали, что Кара Чобан глубоко переживал из-за ироничных выпадов в свой адрес. И даже плакал.

Вспышки обывательского раздражения усилились, когда Кара Чобан стал рисовать, занялся скульптурой. Говорили, что у него отсутствуют вкус, техника и что-то там еще. Да, профессиональных навыков, может, и не хватало. Но в его художественных работах живет душа человека - этого не заметили критики. Но еще большая ценность  карачобановских полотен в том, что он доказал своему народу: нам доступны не только плуг и борона, но и перо и кисть. Дмитрий Николаевич был первым, за ним потянулись другие. Но превзойти Кара Чобана по силе слова никто не смог. А художественная жилка передалась сыну: Атанас Карачебан – известный художник и скульптор.

Продолжает дело отца и дочь Людмила. Она пытается сохранить историко-этнографический музей, который создал Дмитрий Николаевич. По крупицам собирал он архивные документы о том, кто такие гагаузы, как они оказались в буджакских степях, чем занимались, как жили, во что одевались, какие готовили блюда... В то время Дмитрия Николаевича легче было застать в дороге, нежели дома. Он путешествовал с котомкой, мешком или даже ящиком за спиной, в которые собирал ценности для музея. Заходил буквально ко всем. Любой предмет старины будил в нем неистовую радость. Но не все люди за просто так отдавали свои вещи. Тогда Кара Чобан расплачивался собственными деньгами - нередко последними в семейном бюджете. Упреки жены вызывали в нем огромное удивление: «Это же для музея, Зина!». И Зинаида Николаевна отступала, хотя семья, в которой росли двое детей, действительно очень нуждалась.

Впоследствии и жена стала его единомышленником. Вот интересный пример. Чтобы выставить для обозрения старинную одежду гагаузов, нужны были манекены. Денег на них не хватило. Тогда Кара Чобан растопил огарки свечей и воском облепил супругу. Было горячо, но она терпела. Так получили необходимый для музея инвентарь.

Было у него еще одно увлечение - кино. В начале 70-х фильмы привозили в клуб всего несколько раз в год, и воспринимались они бешалминцами как чудо. И этим чудом вдруг занялся их земляк! Сам писал сценарии, сам был режиссером, оператором, монтажером. А играли в них односельчане. С их помощью Кара Чобан воссоздал на экране народные обычаи гагаузов. В некоторых короткометражках он снялся и сам, высветив еще один свой дар - драматического актера.

... В те годы я четко определила для себя свой путь. Он вел в недра журналистики. А начало этого пути я прошла рядом с мудрым наставником и большим другом. Стремясь к более полному с ним диалогу, я записывала его рассказы, читала по его рекомендации книги, искала темы, коллекционировала слова - старательно училась всему. Огромными, вопрошающими глазами вглядывалась я в мир тогда. И благодаря Дмитрию Николаевичу, находила ответы на многие сложные вопросы. А он, оказывается, не всегда находил. И проживал самый горький отрезок своей жизни.

Помню его последний визит в редакцию. Он не зашел в мой кабинет. Добравшись до кресла в приемной, опустился в него и сидел, не шевелясь, долго, отрешенно. Бледность, худоба, впалые щеки, погасший взгляд...

- Случилось что?

- Заметно?

- Вы смертельно бледны.

- Девочка, бывает, так себе надоешь, что и смерть не страшна.

Заметив мой испуг, он извинился и сказал, что это шутка. Я с волнением следила за его бесконечно усталым лицом. В нем так и не проступили привычные живость, внимание, ясность. Посидев еще немного в задумчивости, он так же неожиданно, как пришел, поднялся и ушел. Так мы и покидаем друг друга в часы страданий, отгораживаясь безмолвием, полагая, что в другой раз уж обязательно...

Еще только однажды я видела его. Он шел по нашей городской улице - седой задумчивый человек, в криво застегнутом пиджаке, с взъерошенными волосами. И отсутствующим взглядом. Я его окликнула. Он не обернулся. Видимо, даже не услышал. Я хотела, я должна была сказать, какую радость приносит людям его талант. И как много у него друзей. Как он нужен всем. Но он… не остановился, а я не догнала. Стояла и в отчаянии смотрела на согнутую, беспомощную спину удаляющегося человека…

Он сам позвал к себе смерть. Почему? Кто знает... От отчаяния и усталости? А может, от сознания душевной полноты, дошедшей до такой степени завершенности, что каждый следующий день - упадок?

Дмитрий Кара Чобан ушел из жизни на второй день после смерти своей супруги Зинаиды Николаевны. Хоронили их вместе. В одной могиле. Хоронили всем миром. Пришли даже те, кому при жизни он не нравился, кто завидовал или не понимал яркости ушедшего таланта. Было тихое народное горе.

Сейчас нам не хватает его - человека, сделавшего все для того, чтобы разделенное, разрозненное население со слабой памятью о себе, о своей истории собрать в одно духовное целое, называемое народом.

Новые поколения читателей приняли его. Не только за доступность изложения, не только за шуточки и фокусы, на которые горазды его герои. Он задел сами корни народные, добрался до их нервных окончаний. Больно? «А больно - так жив, а жив - так подымайся, берись за ум и собирайся на народную службу, хватит обходиться хлебом да зрелищами, плодить безродностъ и бесславность, где-то у тебя должна быть душа, память, вера, прислушайся к ним». Такова карачобановская песнь, и она по-прежнему звучит, но уже из поднебесья.

Анна ХАРЛАМЕНКО